Два талисмана
Шрифт:
Стакан молока…
Словно щелкнул ключ, открывая тугой замок. Авита вздрогнула.
Надо найти того стражника, Ларша. Больше некому рассказать о своих догадках. И больше никто не поможет найти Гортензию.
«Слугу, Метвис, не посылай, он у тебя дурень. Сам беги на таможню, с тебя после спрошу!»
Именно так и сказал десятник Аштвер — и потому немолодой и весьма полный человек должен галопировать по улице, изображая сорвавшегося с привязи жеребца. А улица поднимается широкими ступенями от моря —
А слуга действительно дурень. И на этого дурня оставлен кабак. Страшно подумать, что творится в «Двух яблонях» без хозяйского глаза, а он, Метвис, бежит на таможню, как будто ему собак вслед спустили!
И тут судьба улыбнулась толстенькому кабатчику. Из переулка вышел и побрел навстречу рослый парень лет семнадцати-восемнадцати. Имя его не сразу всплыло в памяти запыхавшегося кабатчика. Зато вспомнилось другое: этот человек служит в береговой охране.
Чего уж лучше-то?!
Метвис остановил парня и несчастным голосом поведал ему о третьем десятке городской стражи, который отправился ловить капитана Ирслата возле Змеиного ущелья. И о том, что десятнику Аштверу понадобится помощь.
Круглое флегматичное лицо молодого моряка не дрогнуло, не утратило спокойного выражения, только глаза стали серьезными.
— Конечно, почтенный Метвис. Это дело важное, я поспешу доложить кому положено. Можешь не волноваться.
Повернулся и пошел вверх по широким ступеням. Побежать не побежал, но шагу заметно прибавил.
Уже возвращаясь в «Две яблони», кабатчик вспомнил имя учтивого молодого человека. Бранби Жало Секиры, сын менялы Лабрана. Хороший юноша. И командир им, по слухам, доволен, и соседи хвалят, и отцу своему он сын заботливый и почтительный.
Бранби и впрямь был заботливым сыном. Прежде всего он подумал о своем отце.
Об отце, который, едва оправившись от сердечного приступа, на вечерней заре взял лодку и отправился вдоль побережья. Туда, где на скале, которую моряки прозвали Бычьей, высятся две сосны, как два рога.
Сейчас на одной из этих сосен полощется на ветру яркая оранжевая шаль — условный знак.
Да, «Вредина» должна прийти за товаром именно сегодня, знает это Бранби без всяких кабатчиков! И обязательно шхуна пройдет мимо Бычьей скалы, уж так оно условлено. Капитан увидит оранжевую тряпку, ляжет в дрейф, спустит шлюпку, чтоб поговорить с человеком Круга…
Кто знает, останется отец на берегу — или поднимется на борт?
Так или иначе, Бранби совсем не хочет, чтоб на «Вредину» насели корабли береговой охраны.
Конечно, о встрече с кабатчиком надо доложить командиру, и поживее, чтобы потом никто и ни в чем не мог упрекнуть Бранби.
Но ведь это, знаете ли, как доложить…
Две молоденькие актрисы, только что принятые в театр и сразу введенные на первые роли, с раннего утра, полумертвые от страха, репетировали сцену, с которою ознакомились только вчера.
Едва проснувшись и умываясь по очереди над жестяным ведром, девушки наперебой величали друг друга «развратницей коварной» и «жестокосердою тиранкой». У обеих оказалась хорошая, цепкая память, Эртале все реже приходилось заглядывать в роли, чтобы уточнить свои реплики или подсказать фразу-другую своей неграмотной партнерше.
Когда обе спустились по крутой узкой лестнице, встретившийся им бутафор Бики взглянул на их глубоко несчастные физиономии, понимающе хмыкнул и сказал:
— А ну, пойдемте со мной!
И повел их в кладовую.
В кладовой было две двери: одна вела из коридора, другая выводила на один из длинных балконов, украшающих с двух сторон здание театра. По традиции, в день спектакля отсюда актеры зазывали публику. Звезды театра были избавлены от этой повинности. Кричали, сменяя друг друга, актеры на половинном жалованье. Те, что в одной сцене изображают свиту короля, а в другой, сменив пышный наряд на лохмотья, превращаются в разбойничью шайку.
(Вчера, прежде чем уснуть, Милеста и Эртала обсуждали новость, потрясшую театр: Раушарни погнал «на балкон» Бариллу и Лейфати. Те не осмелились протестовать).
Бутафор распахнул дверь на балкон, чтоб в кладовой стало светлее, и жестом фокусника сдернул холстину с большого плоского предмета.
Восхищенным взорам девушек предстало зеркало. Не из полированного металла — стеклянное, наррабанское, светлое! И большое, действительно большое, в нем можно было увидеть себя почти от пояса.
— Это зеркало, — пояснил бутафор, — подарил театру Зиннибран Стеклянная Секира из Клана Акулы. Вообще-то на мысль о подарке его навела Барилла, — Бики вздохнул, — но гримироваться и причесываться перед ним будут те актеры, у которых роль со словами. А Барилла, увы…
Он снова вздохнул и откинул крышку большого сундука.
— Здесь парики и головные уборы. Берите все, что хотите. Вы теперь вроде как главные актрисы труппы.
— Бики, — глубоким, проникновенным голосом ответила Эртала. — За такой клад мы готовы простить тебе даже «вроде как»… верно, Милеста?
Ее подруга не ответила. Она уже успела расплести косу и теперь перед зеркалом взбивала пышное облако светлых волос.
Бутафор оценивающим взглядом окинул обеих девушек и сказал деловито:
— Милесте парик не нужен, а ты, Эртала, обязательно надень.
И двинулся было к двери, но был остановлен обиженным вопросом Эрталы:
— А чем мои волосы нехороши?
— Всем хороши, — терпеливо ответил Бики, — но из зала парик будет смотреться лучше… Красавицы, не держите меня: бегу за красками для декораций, пока наш скупердяй не передумал… Нет, что с ним случилось, а?..
И убежал, оставив девушек рыться в сундуке с сокровищами.
Почти сразу после ухода Бики в кладовую явились Мирвик и Авита. Художница пришла работать — и Мирвик, случайно попавшийся ей на пути, проводил барышню на поиски бутафора в кладовую.