Два талисмана
Шрифт:
Ларшу осталось только согласиться.
Здание театра, притихшее, безмолвное, плыло в сгустившихся сумерках, словно черный корабль. В нем почти не было окон, а те немногие, что были, укрылись за прочными ставнями. Балкончики, с которых днем зазывали публику, были пусты. Заботливый Бики убрал с них деревянные щиты декораций, опасаясь случайного дождика. И теперь ажурный узор решетки чернел сквозь сумрак, придавая зданию загадочность.
А со стороны Кривого переулка здание тонуло в темноте, последние лучи
Но вот эта дверь с негромким скрипом растворилась. На крыльцо, не выпуская дверной ручки, шагнула девушка. Будь в переулке светлее да окажись рядом прохожий, понимающий толк в воровском деле, он разглядел бы в руке девушки изогнутую железку — и признал бы отмычку.
Но не было в Кривом переулке ни души, кроме девицы, которая быстро огляделась, прикрыла дверь и сбежала с крыльца.
Она обогнула театр и поспешила по Каретной улице. Это была одна из трех лучших улиц города, и фонарщики уже зажигали фонари, которые будут освещать ее до рассвета. Желтые широкие круги легли под ноги девушки с пышными светлыми волосами, и случайные прохожие невольно провожали ее взглядами, гадая, куда спешит в такой поздний час красотка, не похожая на шлюху.
А девушку ждал дворец Хранителя, из окна которого еще лилась музыка и доносился праздничный гомон. Ждала зеленая калитка в ограде дворцового сада. Ждал немой слуга, готовый отворить по первому стуку.
Ночь, как строгая нянька, разогнала прохожих по домам. Теперь по улицам Аршмира бродили только те, кто обязан был это делать — ночная стража с факелами, — или те, кого голод гнал на преступный промысел.
И еще один человек — отчаявшийся, готовый на все, не желающий ждать рассвета…
Прешдаг, хозяин цирка, скорчился у крыльца двухэтажного кирпичного домика. Домик выходил на Каретную улицу лишь боковой стеной, к тому же это был дальний от дворца Хранителя конец улицы, перед домом не было фонаря. Но все же здесь шастали патрули, и Прешдаг уже трижды вынужден был растягиваться на холодной брусчатке, прижимаясь к стене, чтобы не попасть под пляшущие отсветы, которые бросали факелы «крабов».
Летом короткие ночи. Черные, глухие, но такие короткие!
Утром Вьямра покинет дом. Покинет не одна: при старой ведьме телохранитель, он спит сейчас на лестнице.
На первом этаже проживает семейство писца. Прешдаг еле дождался, пока детвора угомонится и уснет. На втором этаже живет портной, но сейчас он куда-то перебрался, предоставив свое жилище Вьямре.
Прокрасться к старой карге нельзя. Убить телохранителя? Ну да, а потом молить его хозяйку об отсрочке… очень умно!
Оставался один путь.
У Прешдага была веревка с «кошкой» на конце, но ему никак не удавалось забросить ее на карниз.
Проклятые руки — руки пьяницы!
Раньше для циркача было бы забавой вскарабкаться по веревке на второй этаж. А теперь веревка раз за разом падала вниз, лязгая по брусчатке зубьями «кошки». Каждый раз Прешдаг дергался всем телом: ему казалось, что на этот звук сбежится стража.
Горестно вздохнув, укротитель снова взялся за веревку.
«Безликие, окажите мне милость! Да, я никчемный пропойца, но я люблю своих мальчишек, свою Рейху, своего медведя, свой цирк, будь он неладен! Сжальтесь надо мной, дайте мне сохранить то, без чего я не выживу! Клянусь, я…»
Прешдаг оборвал молитву в тот миг, когда она могла перейти в фальшивую, неисполнимую клятву.
«Безымянные, вы видите людей насквозь. Да, я не сумею бросить пить. Но клянусь, что больше не поставлю свои фургоны у края пропасти!»
Циркач еще раз огляделся — нет ли стражи? — и, вновь раскачав «кошку», швырнул ее вверх.
Стальные зубы, лязгнув, вцепились в край карниза.
— И почему ты считаешь, что я должна дать тебе отсрочку? Только за то, что ты ворвался среди ночи в комнату и разбудил меня?
Вьямра — щуплая, седая, в длинной ночной рубашке и с наброшенным на плечи одеялом — восседала на скрипучем стуле, словно королева на троне. Без страха глядела жуткими желтыми глазами на лысого верзилу, стоящего перед нею на коленях.
Чего было бояться королеве скупщиков краденого? За дверью караулил телохранитель. Правда, он прозевал ночного гостя (и за это завтра ему достанется), но на шум он проснулся. Вьямра приказала ему пока не вмешиваться, но по первому ее вскрику он ворвется в комнату.
Но главное — под рукой у Вьямры, на столике, лежит вязание. Безобидная вещь, старушечья забава. Но никто не знает, что концы спиц смазаны сильным ядом. Хватит одной царапины… а куда деть труп — это уже забота телохранителя.
— Так почему ты думаешь, что я дам тебе отсрочку? Только постарайся обойтись без слез и сопливых просьб.
Именно просьбы бились у него в горле, рвались наружу — рыдающая мольба к Безликим, заклинание именем Вьямры, призыв к остаткам доброты, которые, может быть, уцелели в ее черной душе.
Но отчаяние придало пропойце-укротителю неожиданную прозорливость. И он сказал единственное, что могло поддержать в старухе интерес, не дать ей закончить разговор:
— Дай отработать! Прикажи, что в голову взбредет! Надо убить — убью… на кого только бровью поведешь…
Вьямра оценивающе взглянула на ночного гостя.
Силен, как бык. Доведен до последней черты. Решителен: не стал ждать до рассвета, среди ночи к ней вломился. Достаточно глуп: надеется у нее что-то выпросить.
Но, увы, невезучий: явился не вовремя. Сейчас он ей не нужен.
— А почему ты не попытался убить меня? — внезапно спросила Вьямра.
Лгать не стал. Бухнул напрямик:
— А вдруг у тебя есть наследники? Им моя расписка достанется!
Старуха всплеснула руками и расхохоталась так, что одеяло сползло с плеч. Она смеялась так искренне и громко, что не сразу расслышала стук в дверь.