Два веса, две мерки (Due pesi due misure)
Шрифт:
— Наш вагон — испытательный, — добавляет он, — все остальные идут за нами.
Но даже упоминание об испытательном вагоне никого не трогает: все смотрят на часы, и разговор заходит о делах, которые не удастся сделать, об автобусе, который уже ушел, об отмене ужина в честь дня рождения дочери, о телефильме, к которому не поспеть.
— Поезда стали чем-то вроде трамвая, — замечает один из пассажиров, — домой возвращаешься на трамвае, даже если до дома двести километров.
И всем до лампочки эта бомба, которая того и гляди взорвется. Анонимное сообщение о заложенном в поезде тритоле представляется глупой
Бомба касается как бы всех, но никого в отдельности. Примерно так же люди говорят, что не боятся смерти, потому что ни разу не побывали в ее когтях. В представлении каждого путешествие по железной дороге утрачивает свои реальные черты: главное — добраться до конечной станции, сопутствующие же неполадки, как бы серьезны ни были их причины, воспринимаются как помехи, вызывающие скорей недовольство, чем опасения. Мне вспоминается реакция людей в аэропортах на сообщение о том, что полет откладывается из-за тумана. Надо бы радоваться осторожности обслуживающего персонала: ведь благодаря ей летать практически безопасно. Однако пассажиры начинают ворчать: «Какой это туман? Просто испарения. Только бы водить нас за нос». Если бы в этот момент кто-нибудь из пилотов заявил о своей готовности взлететь несмотря ни на что, то от желающих не было бы отбоя. Раздражение сильнее страха, неотложные дела заставляют людей пойти на любой риск, лишь бы добиться своего.
Более получаса потребовалось, чтобы преодолеть те несколько километров, которые отделяют Рогоредо от Меленьяно. И когда поезд набрал наконец обычную скорость, то вряд ли можно было сказать, что кошмар кончился, — просто исчезла досада. А воспоминание о других трагически разбившихся поездах растворилось, словно дымка на горизонте: все мы остро переживаем только сиюминутные неприятности. Как утверждают, жизнь продолжается только потому, что так уж мы устроены.
Паоло Вилладжо
ТРЕНЕР ПО ТЕННИСУ {19}
Перевод Г. Богемского.
Новый тренер по теннису, с которым Фантоцци условился встретиться на спортплощадке своей фирмы, улыбаясь, бросился ему навстречу: лицо у него было доброе и симпатичное. Фантоцци тоже ему улыбнулся, но был немало смущен, когда тот, подойдя к нему, упал на колени, схватил его руку и с чувством поцеловал.
— Ну что вы делаете… Прошу вас, встаньте…
Взяв под мышки, он попытался его поднять.
— Нет-нет, — с жаром говорил тренер, — поймите, это искренне, это естественный порыв, клиент должен быть уверен, что я полностью в его распоряжении.
— Спасибо, спасибо, — бормотал Фантоцци; ему все еще было немножко не по себе.
— Идемте, — с улыбкой сказал тренер, поднимаясь с колен. — Корт номер четыре. Вот это желтые мячи фирмы «Данлоп». Они новые, и ими нам будет удобно играть.
— Да, хорошо, — ответил Фантоцци, — но я тоже купил новые мячи, а мне, знаете, не хотелось
— Не беспокойтесь, — прервал его, улыбаясь, тренер, — это подарок, который я делаю каждому новому ученику.
Они вступили в упорный поединок.
— Браво! — сразу же сказал инструктор. — Вы просто молодец. Совсем не похожи на начинающего, вы уже играли, правда?
— Да нет, что вы, — ответил Фантоцци. — Только один раз с моим сослуживцем.
Инструктор ограничился улыбкой.
— Молодец! — восклицал он при каждом ответном ударе Фантоцци, даже самом неловком. — Великолепный удар, что и говорить, отличный удар, у вас настоящий талант. Одним словом, у вас способности к теннису, вы обладаете чувством мяча, хорошо работаете ногами…
У Фантоцци то и дело перехватывало дыхание: он был возбужден, польщен, оглушен этим потоком похвал.
Первый урок был настоящим триумфом. Ровно через час — он незаметно поглядывал на часы — учитель сказал: «Спасибо!» — перепрыгнул через сетку и с неизменной своей улыбкой протянул ему руку.
— Превосходно, в самом деле превосходно… Всего десяток уроков, и вы уже у меня сможете участвовать в каком-нибудь любительском первенстве с шансами на победу… Завтра будем отрабатывать боковой удар закрытой ракеткой… А сейчас идемте примем душ.
Стоя под душем, инструктор весело напевал. Фантоцци отбросил свою обычную робость и во все горло запел «Ветер играл на тысяче скрипок…»
— Я вижу, вам весело. Вот увидите, теннис доставит вам много радости.
Он ожидал его у выхода из душевой с книжечкой квитанций в руках.
— Вот, сто занятий по десять тысяч за каждое, если хотите, можете заплатить прямо сейчас.
Фантоцци на мгновенье лишился дара речи.
— Мне придется выписать чек, вряд ли у меня найдется такая сумма наличными…
— Как вам будет удобно… Мне все равно…
Инструктор улыбался. Фантоцци, еще мокрый, вытащил свою чековую книжку и снова застыл неподвижно.
— Извините, господин инструктор, но сейчас у меня на счету в банке не вся эта сумма… мне, знаете ли… не хотелось бы…
— А вы выпишите четыре чека на мое имя вперед, каждый по двести пятьдесят тысяч, и поставьте разные числа, — ответил тот и любезно засмеялся.
В то время как Фантоцци подписывал и отрывал чеки, тренер бормотал:
— Ах, наш будущий чемпион… Молодец, молодец… Вот увидите…
Фантоцци вернулся домой с таким видом, будто он уже победил на первенстве Италии, его выпученные глаза сверкали беспокойным блеском. Ему не удалось заставить себя проглотить кусок, он заперся в уборной с ракеткой и отработал несколько ударов без мяча.
Его жена Пина, подглядывавшая в замочную скважину, слегка встревожилась. Она только спросила:
— Ну, как прошел урок?
— Какой урок? — ответил он вопросом на вопрос, изображая полнейшее безразличие.
Ночью ему снились странные, беспокойные сны: он выиграл со счетом 6:0, 6:0 у Кальбони и стал победителем турнира их фирмы, получив кубок из рук синьорины Сильвани. Потом его пригласили участвовать во всеитальянском чемпионате, и он состязался с лучшими ракетками страны. С него лил пот, он вертелся в постели как безумный, издавая то и дело стоны и глухо вскрикивая. Пина глядела на него, уже не на шутку обеспокоенная.