Два веса, две мерки (Due pesi due misure)

Вершинин Лев Александрович

Когда они подплыли к борту, Поцци ловко вытащил лодочный трап.

— Почему бы вам не подняться на корабль? — спросил он. — Могу дать вам немного консервов. Ну и пару бутылок виски.

— Лезьте, лезьте, — сухо ответил ему Мильявакка, увидев, что через борт свесились и глядят несколько человек.

В то же мгновение Поцци схватил его за подбородок и приемом дзюдо уложил на дно лодки. И сразу сверху спустили на блоке большущую сеть, сплетенную из канатов. Мильявакка, словно лев, угодивший в ловушку, был поднят

на борт и опущен на палубу.

Вокруг столпились причудливо загримированные друзья и родные. Одни хотели немедленно его освободить, другие предлагали сначала выйти в открытое море. Мильявакка отчаянно вопил и дергался как одержимый, удерживая тем самым всех на изрядном расстоянии.

Верх взяли те, кто предлагали сразу сняться с якоря, и вскоре «Тезей» вышел в открытое море. Дон Феличони и Дирче судорожно пытались распутать сеть. От неловкого движения у дона Феличони слетела с головы соломенная шляпа и упали фальшивые усы и борода. Мильявакка, который с громкими проклятиями выбирался из сети, внезапно умолк.

— Дон Карло! — тихо воскликнул он.

Тут и Дирче отклеила усы, превратившие ее в молодого парня. Узрев лицо дочери, Мильявакка издал пронзительный вопль. Теперь он стоял на палубе, полуголый, в едва прикрывавшей бедра козьей шкуре. Доктор Каллигарис, синьора Амабиле и все остальные принялись торопливо срывать камуфляж, чтобы Мильявакка поскорее узнал и их. Капитан и рулевой тоже подошли полюбоваться этим спектаклем. А Мильявакка стоял в центре живого полукруга, словно генерал перед кучей дезертиров, хмурил брови и грозно тряс головой, исполненный праведного гнева.

— Трусы! Подлецы! Подонки! — взорвался он наконец. — Предатели!

Он оглянулся вокруг, и взгляд его упал на руль шпиля. Он сдернул его и внезапно огрел рулем по голове доктора Гриффони. Все остальные окружили Мильявакку и обезоружили его. Один из ливорнских моряков со всей силы ударил его коленом под зад и, пытаясь повалить, порвал поясок козьей шкуры.

— Прекратите! — крикнула моряку синьора Амабиле. — Как вы смеете!

А Мильявакка, теперь совершенно голый, прижал руку к вспухшему крестцу и заплакал, обводя всех затравленным взглядом.

Сколько раз после очередной выходки сыновей он с притворным отчаянием восклицал: «Ну и натворили сыночки дел, не знаешь, смеяться или плакать!»

Сейчас горе его было искренним. Он причитал, судорожно всхлипывая:

— Подлецы! Что вы со мной сделали! Приехали, схватили и хотите, словно дикого зверя, возить в клетке. Чтобы объявить меня умалишенным! Чтобы уничтожить меня!

Он отскочил в сторону и ринулся к борту, но один из моряков ухватил его за лодыжку, и Мильявакка, словно рыба, выброшенная на берег, плюхнулся животом о палубу. Он сжался в комок и уткнулся головой в колени.

Сначала Амабиле, потом дочь, Лилли и Лолли, Роза Каластретти, а затем и остальные кинулись

ему в ноги, умоляя простить их.

После долгого молчания Мильявакка поднял голову и огляделся вокруг. С помощью студента он встал и вдруг выкрикнул:

— Судно несет на скалы! — и бросился к рулю.

«Тезей» свернул в сторону, когда был всего в нескольких метрах от подводной скалы, еле заметной из-за прилива.

— Без меня вы бы сели на мель, — сказал он, оставив рулевое управление и прикрыв стыд капитанской фуражкой, которую нашел возле компаса.

Надев штаны и рубашку, он снова встал у руля и на полной скорости повел судно в открытое море. Подул сильный встречный ветер, и Мильявакка со своего капитанского мостика приказал:

— Поднять паруса.

Старший сын, Энрико, прозванный просто Ико, подошел и начал рассказывать о положении дел в «Фульгоре». Сказал, глядя на темнеющее на востоке небо, что американцы в самый последний момент, когда стало известно о его исчезновении, отказались купить пятьдесят процентов акций. Ико и дальше повествовал об одних лишь печальных событиях, последним из которых был поджог склада в Казерте.

— Ты бы хоть что-нибудь приятное рассказал.

— Нет хороших новостей, представляешь, даже наша футбольная команда выбыла из второй группы в третью.

Мильявакка передал руль одному из моряков и подошел к группе, отстоявшей от него на некотором расстоянии.

— Все вы жалкие скоты, болваны! — воскликнул он. — Стоило мне исчезнуть, как начался разор. Я возвращаюсь домой поправить дела «Фульгора», а потом опять уеду. Но не на Сардинию, а в Австралию. И уж больше вы меня не найдете!

На горизонте уже возник остров Корсика, и яхта направилась в Порто-Веккьо, где Мильявакка решил провести ночь. На другие сутки они доплывут до Эльбы, а еще через день пути достигнут Ливорно.

В порт «Тезей» вошел и встал на якорь уже затемно. Женщины долго возились на камбузе, готовя ужин, достойный сказочного аппетита Мильявакки. Но все их старания оказались напрасными, он лишь выпил молока, съел немного сыра «валькувия», который нашел в холодильнике, и отправился спать.

У кабины, боясь, как бы он не сбежал, несли караульную службу сначала доктор Гриффони с одним моряком, а затем Поцци с доном Карлетто.

На рассвете следующего дня «Тезей» возобновил плавание. Когда всей компанией сели за стол, прямо перед ними возник остров Пьяноза.

— Там, — ножкой цыпленка Мильявакка показал на остров, — надо бы вас всех высадить и оставить навсегда. Глаза бы мои на вас не глядели, мучители проклятые!

Никто не осмеливался произнести ни слова. Даже дон Феличони, понимавший, что отныне и он впал в немилость.

К вечеру, обогнув мыс Сант-Андреа на острове Эльба, они бросили якорь в Марчоне, у древней башни, возвышающейся над портом.