Двадцать четыре секунды до последнего выстрела
Шрифт:
Кажется, вопрос, заданный почти что бездумно и наугад, оказался очень удачным. В глазах Джима что-то поменялось. Он подошёл ещё ближе, посмотрел на Себу снизу вверх, облизнул губы и прошептал:
— Очень… очень неплохой ход, детка. Думаешь, я отвечу?
— Да.
— Почему?
— Это ваша игра. Вы нарушаете чужие правила, но не свои.
Джим засмеялся, провёл кончиками пальцев по рукаву куртки Себа, снизу вверх, расправил воротник. Убрал руку.
— Мне не нужна помощь, детка, потому что у меня нет решения. Кто-то подошёл ко мне близко. Я повторяю имена. Один слишком труслив, другой слишком нуждается во мне, третий… третий никогда бы не дал
Голова Джима бессильно повисла, речь спуталась, как во время приступа, опять прорезался ирландский акцент. Себ осторожно закинул руку Джима себе на плечо и подвёл его к дивану. Усадил.
— Жестянщик… портной… — снова забормотал он. — Не оставляй меня, Себастиан… Я решу эту загадку.
Под совершенно несвязное бормотание Себ помог Джиму снова лечь на диван. Присел у него в ногах, почесал в затылке и сказал:
— Вам бы поспать. Не знаю, что можно решать в таком состоянии.
Джим никак не отрегаировал, продолжая о чём-то говорить, но уже окончательно перейдя на ирландский. Но Себ из всего ирландского знал слов десять, причём с ходу вспоминалось только «gobshite». И то, оно всё-таки не совсем ирландское.
Он не сразу заметил, что в салоне стало тихо. Джим заснул. Себ поставил локти на колени, положил голову на сцепленные в замок руки и прикрыл глаза. Что-то подсказывало ему, что лучше не шевелиться и не тревожить босса, так что впереди было несколько часов ожидания.
Дарелл вспомнился с лёгкой завистью — может пойти куда угодно, никто не мешает ему подняться наверх и найти палатку с хот-догами и чаем. Через час с четвертью Джим захрапел. Оставалось надеяться, что когда он проснётся, они обсудят все дела нормально.
Джим проснулся спустя два часа. Себ открыл глаза, стоило боссу шевельнуться, и почувствовал, что затекла спина. Джим зевнул и заметил:
— Приятно видеть тебя у моих ног.
Себ промолчал, а Джим поднялся с дивана, вцепился тонкими пальцами в волосы и пробормотал:
— Жестянщик, портной, солдат, моряк, богач, бедняк, попрошайка… вор. Жестянщик, портной… — резко вскинув голову, он обернулся и спросил: — Как думаешь, кто из них?
— Не знаю. Это просто считалочка.
— Просто… — согласился Джим. — Знаешь стишок про улитку?
Себ нахмурился. Если он детский и популярный — то вполне возможно. Что он только Сьюзен ни читал, пока она была совсем маленькой.
— Улитка, улитка, вылезай из домишка, — процитировал Джим. Себ хмыкнул:
— Не то дом разобью — и тебе будет крышка?
Нет, это он Сьюзен не читал. Она сама его притащила от каких-то друзей, причём с возмущением. Разбивать чей-то домик показалось ей ужасным преступлением. Эмили рассказывала, что после этого они ещё месяца три спасали и уносили с проезжей части всех встречных улиток.
— Именно так. Там ещё есть продолжение, но… — Джим развёл руками, — знаешь, не в этот раз.
— Мы сами тут как улитка в домишке, — заметил Себ.
Подвал больницы был очень неплох как убежище, но только в том случае, если к ним сюда не придёт отряд боевиков. Прятаться тут было надёжно. Себу не нравилось только то, что он сам ничего не мог сделать — только ждать непонятно чего.
— Он не рискнёт загнать меня в угол, — тихо сказал Джим. — Иначе будет… бум. Он знает, что я могу поднять на воздух половину Лондона.
— Он?
— Жестянщик, портной, — как заведённый, повторил Джим, — солдат, моряк,
Джим замолчал и задумался. Себ тоже размышлял — но о своём. Точнее — о Сьюзен, с которой не помирился, и о том, как непросто будет извиниться перед ней за испорченные каникулы и снова завоевать её доверие.
Мысли текли вяло, неторопливо, подстраиваясь под музыку, которую включил Джим. Теперь это было что-то вроде оперы или церковных песнопений, достаточно заунывное. На высокой ноте музыка оборвалась. Джим повернулся и улыбнулся шальной улыбкой:
23
Джим пошёл по детским считалочкам и стихам.
Сначала он бормочет слова из считалочки, которая звучит так звучит так: «Tinker, Tailor, Soldier, Sailor, Rich man, Poor man, Beggarman, Thief». Больше всего напоминает нашу «На златом крыльце сидели…». Раньше использовалась девочками в шуточном гадании — за кого кто выйдет замуж.У Джона Ле Карре есть роман, который называется «Tinkler, Tailor, Soldier, Spy» — тоже с отсылкой к этой считалочке.
А потом цитирует английский народный стих:
Snail, snail,
Come out of your hole,
Or else I’ll beat you
As black as coal.
В продолжении — более миролюбивые обещания накормить улитку, если она вылезет. Цитируется перевод Поэта Алекса: https://stihi.ru/2017/11/19/7807
— О, детка… Надеюсь, ты готов поиграть.
— Вы… — Себ сделал паузу, подбирая слова, — поняли, кто это?
— Нет, мой дорогой Себастиан, — покачал он головой. — Но видишь ли, это не важно. Мы будем играть в кошки-мышки.
Ясно.
— Ловить убийцу на живца? — предположил Себ, полностью уверенный, что понял всё верно.
— Умница.
— И кто будет в роли живца?
Театральным жестом Джим провёл вдоль своего тела, как бы предлагая оценить качество.
— Безумие. Простите, Джим, но вас убьют при любом раскладе. А чучела-приманки в городе не сработают, расстояния не те…
Джим отошёл в дальний угол комнаты, открыл ноутбук и склонился над ним.
— Меня не убьют, — проговорил он, — если ты убьёшь убийцу.
Да мать твою. Вот этого ему ещё не хватало. Когда живой человек играет роль приманки — его убивают. Закономерность. Подставляешься под пулю — получаешь пулю.
— Оу, — прибавил Джим, — я не собираюсь рисковать собой… в прямом смысле.
Снова обернувшись, он сказал резко:
— Ни звука! Мне надо подумать!
Себ опустился на диван, вытянул ноги и грустно подумал про обед. Было маловероятно, что Джим предложит перекусить перед началом операции.
Александр: четырнадцатая часть
— Категорически, — произнесла Елена жёстко, — решительно и однозначно нет.
— Слушай, — Александр встал со стула, обошёл его, оперевшись на спинку, и вздохнул, — если у тебя есть план получше — я весь внимание.
Он знал, что Елена будет возражать, и где-то в глубине души надеялся, что она сейчас встанет и рявкнет что-то вроде: «Попробуешь это сделать — и я запру тебя во Франции под охраной». Он возмутился бы, конечно, долго негодовал, спорил, а потом, как всегда бывало в их с Еленой спорах, принял бы её решение. Даже зная, что эти надежды делают его последней тряпкой, он мечтал о том, чтобы Елена встала между ним и его решением. Он никогда не пошёл бы против неё, принял бы её правоту и отступился бы.