Двадцать лет спустя (изд. 1957г.)
Шрифт:
— Разве не бывало воинственных кардиналов? — сказал Арамис. — Поглядите на стены: вокруг вас четыре кардинала, которые во главе армии были не хуже господ Гебриана и Гассиона. *
— Хорош будет горбатый полководец!
— Горб скроют латы. К тому же вспомните, Александр хромал, а Ганнибал был одноглазым.
— Вы думаете, эта партия доставит вам большие выгоды? — спросил д'Артаньян.
— Она мне доставит покровительство могущественных людей.
— И проскрипции * правительства?
— Парламент и мятежи помогут их отменить.
— Все, что вы говорите, могло бы осуществиться, если б удалось разлучить короля с его матерью.
— Этого, может быть, добьются.
— Никогда! — вскричал д'Артаньян с убеждением. — Вы сами тому свидетель, Арамис, вы, знающий Анну Австрийскую так же хорошо, как я. Думаете вы, что она когда-нибудь способна забыть, что сын ее опора, ее защита, залог ее благополучия, ее счастья, ее жизни? Ей следовало бы перейти вместе с ним на сторону знати и бросить Мазарини; но вы знаете лучше, чем кто-либо другой, что у нее есть серьезные причины но покидать его.
— Может быть, вы правы, — задумчиво сказал Арамис. — Я, пожалуй, к ним не примкну…
— К ним! А ко мне? — сказал д'Артаньян.
— Ни к кому. Я священник; какое мне дело до политики? У меня даже требника никогда в руках не бывает. Довольно с меня моей клиентуры: продувных остроумцев-аббатов и хорошеньких женщин. Чем больше путаницы в государственных делах, тем меньше шума из-за моих шалостей; все идет чудесно и без моего вмешательства. Решительно, дорогой друг, я ни во что не стану вмешиваться.
— И в самом деле, мой дорогой, — сказал д'Артаньян, — меня начинает заражать ваша философия. Право, не понимаю, какая муха вдруг меня укусила! У меня есть служба, которая меня кое-как кормит. После смерти Тревиля — бедняга стареет! — я могу стать капиталом. Это совсем не плохой маршальский жезл для гасконского дворянина, младшего в роду, и я чувствую, что вообще имею склонность к пище скромной, но ежедневной. Чем гоняться за приключениями, я лучше приму приглашение Портоса, поеду охотиться в его поместье. Вы знаете, у Портоса есть поместье.
— Как же! Конечно, знаю. Десять миль лесов, болот и лугов; он владыка гор и долин и тягается с нуайонским епископом за феодальные права.
«Отлично, — подумал д'Артаньян, — это-то мне и надо было знать. Портос в Пикардии».
— И он носит теперь свою прежнюю фамилию дю Валлон? — спросил он вслух.
— Да, и прибавил еще к ней фамилию де Брасье; так называется его земля, которая давала некогда права на баронский титул!
— Так что мы увидим Портоса бароном?
— Без сомнения. Особенно хороша будет баронесса Портос!
Оба приятеля расхохотались.
— Итак, — заговорил д'Артаньян, — вы не желаете стать сторонником Мазарини?
— А вы сторонником принцев?
— Нет. Ну, так не будем ничьими сторонниками и останемся друзьями; не будем ни кардиналистами, ни фрондерами.
— Да, — сказал Арамис, — будем мушкетерами.
— Хотя бы в сутане.
— Особенно в сутане, — воскликнул Арамис, — в том-то и прелесть.
— Ну, так прощайте, — сказал, вставая, д'Артаньян.
— Я вас не удерживаю, мой дорогой, — сказал Арамис, — потому что мне негде было бы вас положить. А предложить вам ночевать с Планше в сарае было бы неприлично.
— К тому же я всего в трех милях от Парижа. Лошади отдохнули, не пройдет и часа, как я буду дома.
Д'Артаньян налил себе последний стакан.
— За наше доброе старое время!
— Да, — подхватил Арамис, — к сожалению, оно прошло… Fugit irreparabile tempus… [15] — Ба! Оно, может быть, еще вернется. На всякий случай, если я вам понадоблюсь, запомните: Тиктонская улица, гостиница «Козочка».
15
Безвозвратно бежит время… (лат.).
— А я — здесь, в иезуитском монастыре. С шести утра до восьми вечера — в двери, с восьми вечера до шести утра — через окно.
— До свиданья, мой дорогой.
— О, я вас так не отпущу, позвольте мне проводить вас.
И Арамис взялся за плащ и шпагу.
«Он хочет удостовериться в моем отъезде», — подумал д'Артаньян.
Арамис свистнул, но Базен дремал в передней над остатками ужина, и Арамис принужден был дернуть его за ухо, чтобы разбудить.
Базен потянулся, протер глаза и попытался опять уснуть.
— Ну-ка, соня, скорей лестницу.
— Да она, — сказал Базен, зевая до ушей, — осталась висеть в окне, лестница-то.
— Тогда давай садовую лестницу. Не видишь разве, господин д'Артаньян с трудом подымался, а спускаться ему будет еще труднее.
Д'Артаньян хотел было уверить Арамиса, что он отлично спустится, но ему пришла в голову одна мысль, и он промолчал.
Базен глубоко вздохнул и ушел за лестницей. Через минуту хорошая и надежная деревянная лестница была приставлена к окну.
— Вот это так лестница, — сказал д'Артаньян, — по такой и женщина поднимется.
Пристальный взгляд Арамиса, казалось, хотел прочесть его мысли в самой глубине сердца, но д'Артаньян выдержал этот взгляд с замечательным простодушием.
К тому же он уже поставил ногу на первую ступеньку и начал спускаться.
В один миг он был на земле. Базен остался у окна.
— Жди тут, — сказал Арамис, — я сейчас вернусь.
Оба направились к сараю; навстречу им вышел Планше, держа под уздцы лошадей.