Двадцать лет спустя
Шрифт:
— Что это значит? — спросил граф.
— Это значит, — ответил Мазарини, снова пытаясь улыбнуться и кусая себе губы, — что роли переменились, и теперь эти господа не пленники, а, наоборот, я стал пленником этих господ, и не я сейчас диктую условия, а мне их диктуют. Но предупреждаю вас, господа, если вы мне не перережете горло, победа ваша будет непродолжительна; настанет мой черед, явятся…
— Ах, монсеньер, — сказал д'Артаньян, — оставьте угрозы: вы подаете дурной пример. Мы так кротки и так милы с вашим преосвященством! Полноте, откинем всякую злобу, забудем обиды и побеседуем дружески.
— Я ничего против этого не имею, господа, — сказал Мазарини, — но, приступая к обсуждению моего выкупа, я не хочу, чтобы вы считали ваше положение лучше, чем оно есть: поймав меня в западню, вы и сами попались. Как вы выйдете отсюда? Взгляните на эти решетки, на эти двери; взгляните или, вернее, вспомните о часовых, которые охраняют эти двери, о солдатах, которые наполняют двор, и взвесьте положение. Видите, я говорю с вами откровенно.
«Хорошо, — подумал д'Артаньян, — надо быть настороже. Он что-то замышляет».
— Я предлагал вам свободу, — продолжал министр, — и предлагаю опять. Желаете вы ее? Не пройдет и часа, как ваше отсутствие будет замечено, вас схватят, вам придется убить меня, а это будет ужасающее преступление, вовсе недостойное таких благородных дворян, как вы.
«Он прав», — подумал Атос. И мысль эта, как все, что переживал этот благородный человек, тотчас же отразилась в его взоре.
— Поэтому мы и прибегнем к этой мере лишь в последней крайности, — поспешно заявил д'Артаньян, чтобы разрушить надежду, которую могло вселить в кардинала молчаливое согласие Атоса.
— Если же, напротив, вы меня отпустите, приняв от меня свободу… — продолжал Мазарини.
— Как же мы можем согласиться принять от вас нашу свободу, когда от вас зависит снова нас ее лишить, как вы сами сейчас заявили, через пять минут после того, как вы ее нам дадите? И, зная вас, монсеньер, — добавил д'Артаньян, — я уверен, что вы это сделаете.
— Нет, честное слово кардинала!.. Вы мне не верите?
— Монсеньер, я не доверяю кардиналам, которые не священники.
— В таком случае я даю вам слово министра.
— Вы уже больше не министр, монсеньер, вы наш пленник.
— Даю вам слово Мазарини! Надеюсь, я еще Мазарини и останусь им всегда.
— Гм! — пробормотал д'Артаньян. — Я слыхал про одного Мазарини, который плохо соблюдал свои клятвы, и боюсь, не был ли он одним из предков вашего преосвященства.
— Вы очень умны, господин д'Артаньян, — сказал Мазарини, — и мне крайне досадно, что я поссорился с вами.
— Давайте мириться, монсеньер, я только этого и хочу.
— Ну а если я устрою так, что вы самым ощутимым, самым осязательным образом очутитесь на свободе? — спросил Мазарини.
— А, это другое дело, — сказал Портос.
— Посмотрим, — сказал Атос.
— Посмотрим, — повторил за ним д'Артаньян.
— Так вы согласны? — спросил кардинал.
— Объясните нам сначала ваш план, монсеньер, и мы тогда посмотрим.
— Обратите внимание, господа, на то, что вы крепко заперты.
— Вам хорошо известно, монсеньер, — сказал д'Артаньян, — что у нас все же остается последний выход из положения.
— Какой?
— Умереть вместе с вами.
Мазарини задрожал.
— Слушайте, — сказал он, — в конце коридора есть дверь, ключ от которой у меня. Дверь эта ведет в парк. Берите ключ и уходите. Вы смелы, вы сильны, вы вооружены. Повернув налево, в ста шагах от этой двери вы увидите стену парка. Перелезьте через нее; в три прыжка вы очутитесь на большой дороге и будете свободны. Я знаю вас слишком хорошо и уверен, что если на вас нападут, это не послужит препятствием к вашему бегству.
— Ну вот, наконец-то вы заговорили, монсеньер, — сказал д'Артаньян. — Где же ключ, который вы хотели вам предложить?
— Вот он.
— Не будете ли вы так добры, монсеньер, сами провести нас до этой двери.
— С большим удовольствием, — сказал министр, — если это может успокоить вас.
И Мазарини, не рассчитывавший отделаться так дешево, радостно направился по коридору и отпер дверь.
Она действительно выходила в парк. Трое беглецов в этом тотчас же убедились по ночному ветру, ворвавшемуся в коридор и засыпавшему их снегом.
— Ах, черт возьми! — воскликнул д'Артаньян. — Какая ужасная ночь, монсеньер. Мы не знаем местности и одни ни за что не найдем дороги. Раз уж ваше преосвященство привели нас сюда, то сделайте еще несколько шагов… проведите нас до стены…
— Хорошо, — сказал кардинал.
И, свернув налево, он быстрыми шагами направился к ограде; вскоре все четверо были возле нее.
— Вы удовлетворены, господа? — спросил Мазарини.
— Разумеется. Мы не так уж требовательны. Черт возьми, какая честь! Троих бедных дворян провожает князь церкви! Кстати, монсеньер, вы только что говорили, что мы смелы, сильны и вооружены?
— Да.
— Вы ошиблись: вооруженных только двое — господин дю Валлон и я. У графа де Ла Фер нет оружия, а если мы наткнемся на патруль, нам придется защищаться.
— Совершенно верно.
— Но где же нам взять шпагу? — спросил Портос.
— Его преосвященство, — сказал д'Артаньян, — уступит графу свою: она ему совершенно не нужна.
— С удовольствием, — сказал кардинал. — Я даже прошу господина графа сохранить ее на память обо мне.
— Не правда ли, как это любезно, граф? — сказал д'Артаньян.
— Я обещаю монсеньеру, — ответил Атос, — никогда не расставаться с нею.
— Обмен любезностей, как это трогательно! Вы тронуты до слез, не правда ли, Портос?