Двадцать один год
Шрифт:
– Но это еще ничего не доказывает! – лихорадочно шептал Северус. – Помню, к отцу приходил один маггл, бывший полицейский, и он говорил, что полиция, если им непременно нужно арестовать человека, может и сама что-нибудь ему подбросить. Не думаю, что аврорат так не поступает.
– А зачем им это нужно, Сев?
– Не знаю… Мало ли, у кого на него зуб. Но он точно не виноват, такого просто не может быть!
«Да, мало ли кому он еще насолил, - подумала Лили. – С таким-то характером». Он ловила себя на мысли, что Фенвика даже и не жалко, а того, кто решился сделать злому человеку
Отец только что выспался после ночной смены, вышел в сад, примостился на скамеечке у розовых кустов. Цветы распустятся еще не скоро, шипы пока что кажутся туповатыми.
Лили примостилась рядышком, прижалась к отцовскому плечу, сомлела под теплой большой рукой.
– Папа, можно спросить?
– Естественно.
– Желать человеку зла – это очень плохо?
Отец грустно улыбнулся, сцепил руки в замок.
– Я, наверное, должен сказать, что желать зла нельзя никому. Но вряд ли хоть кто-то смог бы всю жизнь воздерживаться от дурных мыслей. Так вот, одно дело – подумать о человеке скверно, даже сгоряча пожелать ему свернуть шею. А другое – что-нибудь сделать, чтобы он её действительно свернул. Понимаешь?
– То есть за мыслями мы следить не можем, поэтому за них не должно быть стыдно?
– Должно быть, Лили. Должно. Согрешить можно и в мыслях. Но людям вредят не наши мысли, а наши дела.
Итак, о профессоре Фенвике все же не следовало плохо думать. Но корить себя особенно не за что, ведь Лили не подбрасывала ему проклятые артефакты и не писала анонимку в аврорат. К тому же может оказаться, что он действительно виновен. Недаром он так выпытывал у учеников на первом уроке что-нибудь о темной магии. Из разговоров учеников Лили поняла, что ненависть к магглорожденным и пристрастие к темной магии как-то связаны между собой. Так что, если профессор Фенвик был темным магом, то и расистом наверняка тоже был. Этим, кстати, и может объясняться его вечная неприязнь к Лили.
Северусу, конечно, Лили опять же ничего не сказала. Беднягу и так задразнили за то, что он был любимым учеником преступника. Особенно Поттер с Блэком старались: то Таранталлегру наложат, то водой обольют, то мантию подожгут. Северус не терпел, отвечал, как мог, но их было больше, а если угроза им становилась чуть серьезней, к потасовке присоединялся еще и Ремус Люпин. Петтигрю, ходивший за ним тенью, обычно оставался в стороне. Как-то раз, слишком, видимо, испугавшись за приятелей, Петтигрю закричал с перепугу. Прибежала Чарити – та самая староста Хаффлпаффа ,в одном купе с которой Лили и Северус возвращались с зимних каникул. Приход старосты, однако, не пошел гриффиндорцам на пользу: Чарити сняла с них по пять баллов и отругала на чем свет стоит:
– И вы себя считаете храбрецами! Да вы мародеры самые натуральные.
– Да, - вскинул подбородок Сириус. – Мы мародеры. Отныне так и будет именоваться.
А через две недели после приезда Лили, утром, за завтраком Гестия Джонс, спешно листавшая «Ежедневный Пророк», охнула:
– Посмотрите-ка… Професор Фенвик…
Газета пошла по рукам. Довольно быстро номер дошел до первокурсниц. Оказалось, что Стюарт Фенвик был вчера убит при попытке к бегству.
Алиса заморгала, зажала рот рукой, подавляя слезы. Мери протянула:
– Значит, вот оно, проклятье…
Эммелина отгребла кудрявую волну волос от лица:
– По-вашему, проклятие виновато, что он стал преступником?
– Если он им был, - подал голос Ремус Люпин. – Ведь если о человеке что-то говорят, это не значит, что так оно и есть, правда?
Патрик Спиннет что-то возмущенно ответил, ввязались Сириус и Поттер, началась перепалка, но Лили уже не слушала. Она смотрела на слизеринский стол, туда, где виднелась неподвижная, ссутуленная фигурка Северуса. Девочка колебалась. Наконец она поднялась, быстрыми, хоть и неуверенными шажками пересекла зал и оказалась рядом со слизеринцами.
Те сдавленно захмыкали. Кто-то прыснул в кулак. Её рассматривали, как голого розового червяка, извлеченного из земли. Эльза зашептала Электре что-то вроде: «Грязь не может отлипнуть от грязи». Северус не оборачивался. Лили остро захотелось уйти, но тут сидевшая рядом с ним Летиция Гэмп, тяжело насупившись, подвинулась и указала Лили на свободное место.
Девочка положила ладонь на плечо другу. Он напрягся, но не шевельнулся. Свесившиеся пряди волос скрывали лицо.
– Северус… - Лили погладила мальчика по руке. Он слабо дернулся.
– Все нормально. Поди к своим, на уроке встретимся. Поди. Все нормально.
И потом очень долго, до конца года, ходил совершенно тихий, сосредоточившийся на какой-то мысли, которая его грызла. Она одна занимала Сева на занятиях, из-за нее он почти не отвечал на новые и новые шутки Мародеров (впредь компания Поттера, Блэка, Люпина и Петтигрю именовала себя именно так), из-за нее, видимо, почти молчал на прогулках с Лили, хотя прежде соловьем разливался. В конце концов Лили приревновала.
– О чем ты думаешь? – спросила она однажды вечером, когда они сидели на обогретой почти летним солнцем площадке Астрономической башни. – О Фенвике, да?
Угловатое лицо Северуса дрогнуло.
– О нем, - хрипло ответил мальчик. – Вот почему, а? Почему, если человек изучал темную магию, то он сразу преступник?
– А разве нет?
– Нет! – Северус так разволновался, что ударил по камням кулаком. – Я говорил со Слизнортом. Многие директора Хогвартса темную магию знали.
– Ну и что? Папа говорит, вовсе не обязательно, что человек, занявший высокий пост, действительно хорош. Часто бывает совсем наоборот.
– Да разве в этом дело? Они никаких преступлений не совершали, хоть и были темными магами.
– Может, мы просто не знаем?
Северус горько покачал головой.
– Не было никаких четких доказательств. А человека убили. Понимаешь? Убили, и все.
Сжав кулачки, он быстро отошел к краю площадки, стоял некоторое время в стороне, на ветру. Лили не подходила. Она понимала, что он плачет, но утешить было нечем, да и самой ей Фенвик был слишком неприятен, чтобы сожалеть, что вредный учитель в школе больше не появится.