Двадцатый век Анны Капицы: воспоминания, письма
Шрифт:
«11 мая 1968 г., Ялта
Дорогая Вал. Мих.,
Вот открытка, но не очень голубая. Как здоровье? П. Л. все еще не совсем. Т° не хочет быть нормальной. 15/V будем в Москве. Очень хочется домой. Говорят, и стены дома помогают выздоравливать. Тут на днях в „Правде“ была чудесная фраза: „…Она поднялась и ушла за перегородку и долго там ласкала тихим стеклянным перезвоном праздничную посуду…“ — А Вы так не умеете! Мы оба Вас обнимаем и очень хотим видеть.
Целую. Ваша Дурова-Собакевич».
«6 июня 1968 г., Москва
Дорогая Валмихо!
Очень скучно, что Вы с П. Л. вздумали соревноваться, кто больше будет болеть в это лето.
А как же дача?
Как Переделкино, есть ли надежда?
Звоните мне, а то я уже и не знаю, какой я гоголевский герой.
Собакевич?
Целую».
«10 сентября 1968 г., Париж
Дорогой друг, Валентина Михайловна, хочу написать Вам первые впечатления. Париж — тот же чудесный в дымке город, и еще прекраснее со светлыми зданиями. Они все чуть разные — желтоватые, розоватые, охристые, но светлые. Вся архитектура подчеркнута, и когда видишь старый темный дом, то понимаешь, как хорошо, что Париж во многих местах светлый и не такой белый, как Sacr'e-Coeur, а светлый, живой. Кругом, куда мы прилетели, стоят наши Черемушки. Не отличить от Москвы, и даже пятиэтажные дома такая же дрянь, и уже полинявшая. Но старый Париж встречает, как будто я была здесь вчера. Те же бистро, те же кафе, все на улице, но есть одно но:всюду на улице вдоль тротуаров и на тротуарах стоят машины — вереницами, без промежутков. Это делает улицу очень странной. Вероятно, современный вид немного шокирует, но это всюду. Найти место стоянки — одна из основных задач каждого парижанина. Нас встретила Нинетт [Паршина] и на своей машине провезла по всему городу. Мы пообедали в крошечном ресторанчике, сразу накинулись на артишоки и салат и, конечно, сыр. В шесть часов были в Ницце (в Париж прилетели в 11 и улетели в 4.30 по парижскому времени). Здесь жара, пальмы, море, говор итало-французский. Довольно много народу, но не толпы. Город, где все для туристов, для „отдыхающих“. Завтра начинается конференция, будут споры, разговоры, но все же без крика. Французам это все до лампочки, своих дел много. На днях поедем к Леже и Пикассо. Живем в старой гостинице, вроде нашего Метрополя, даже мебель плюшевая. Здесь стараются Черемушки не строить на виду, и они более живописные и как-то расположены на горе вразброд, так что не так плохо. Море в дымке, но чудно прозрачное и тихое до зеркальности. Хотим пойти в порт поесть буйабез [183] и всякой морской всячины.
183
Bouillabaisse — рыбная похлебка с чесноком и пряностями.
Много фруктов и зелени, и очень живописно на улицах. Девки — прямо прелесть, мальчики с длинными волосами и все прочее…»
«15 сентября 1968 г.
…Как бы мы с Вами здесь походили! Вспоминаю Вас на каждом шагу. До чего же здесь хорошо знаменитым художникам. Сейчас выставка Шагала в Ментоне, Miro в Fondation Maeght, Mus'ee Matisse, файенс Пикассо, да разве перечислить все. Мне было очень красиво у Leger, это так хорошо сделано, но мне казалось, что он стоит где-то на просторе, а на самом деле окружен виллами, домами, садами, только сам просто от всего отгорожен соснами и кипарисами. Вдали крошечные городки на вершинах холмов, всюду маслины, еще дальше горы. Было сырое лето, и все еще ярко-зеленое. До чего хороши мозаики Leger и великолепны его керамики. Музей небольшой, но очень ярко характеризует Leger. Когда входишь, то против входа один из его витражей, а в дальних залах ковры и tapisseries [184] . Наверху (только два этажа) картины разных времен, рисунки. Очень хорошо висят на светло-серых стенах. Сейчас это все подарено Франции Mus'ee National.
184
Гобелен (фр.).
Пока самый поразительный музей — это Fondation Maeght, в маленьком городе St. Paul около Vance. Это торговец картинами, который решил, и очень правильно, зачем все деньги после смерти отдавать государству пошлинами. Лучше их сейчас истратить на то, на чем они были нажиты. Среди леса, чудесных пиний и южных сосен построен великолепный музей, современное здание до предела. Тут и влияние Японии, и даже Южной Америки, но все объединено лестницами, переходами, садом с прудиками, где на дне мозаика. Сейчас там выставка Miro, но в прошлом году была выставка Monticelli. Я Вам посылаю открытку. Еще несколько [работ] стоят в саду среди сосен, они великолепны. Мы первый раз были ночью, с подсветкой. В саду громадные белые массы или тощие Monticelli или какие-то железки, в стенах керамические чудища, в часовне витражи Braque’а и удивительная, из черного пятнистого
До чего хорошо тут моются глаза, сказать не могу. В маленьком музее Матисса был такой Матисс, что глаза вымылись надолго. Там были его коллажи и очень много рисунков самых разных лет. Я предвкушаю Париж и Голландию. Но мне сказали, что Рембрандт вымыт, что же это будет — вымытый „Ночной дозор“. Они всё моют, и если зданиям это хорошо, то хорошо ли Рембрандту? <…>
Целую крепко и очень скучаю. Ах, если бы походить вместе!»
Валентина Михайловна — Анне Алексеевне
«10 сентября 1969 г., Москва
Дорогие и любимые друзья, Анна Алексеевна и Петр Леонидович, без Вас скучно и грустно. Надеюсь, Вы привезете массу интересных впечатлений. Холодно, дождь, я кое-как справляюсь с кашлем и работой.
Обнимаю и целую Вас.
Обязательно будьте здоровенькими.
Ваша Валентина Ходасевич».
Анна Алексеевна — Валентине Михайловне
«24 февраля 1970 г., Москва
Дорогая В. М.
Сейчас посылаю, чтобы Вы могли есть и поддержать свое бренное тело. Постараюсь приехать около 5-ти или даже раньше.
Привет.
АК.
Кур нигде не встретила».
«17 апреля 1970 г., Москва
Дорогая Валентина Михайловна!
Я просила Толю отвезти Вам бумагу. Конверты только г-в-нн-ые. Так что присылать не стоит.
Мы летим сегодня и, вероятно, днем будем на месте.
Пришлю Вам красоты Кисловодска.
Как книга? Уехала в Ленинград или еще нет?
П. Л. шлет привет.
Целую,
АК.
Ура! Ура!
Павлуша появился с конвертами. Где-то оторвал.
Целую,
АК».
Прошли всего месяц и неделя после этого последнего письма Анны Алексеевны, и человека, которым она так восхищалась и которого так любила, не стало — 25 мая 1970 года Валентина Михайловна Ходасевич скончалась в Москве.
В письме от 2 июля 1974 года, которое Анна Алексеевна получила из Петербурга от близкого друга Валентины Михайловны, балерины Мариинского театра Татьяны Михайловы Вечесловой, есть такие слова:
«…Валя (Валюша, как я ее называла) была для меня и другом, и советчиком, и авторитетом, и художником, и учителем.
Но… ее нет. И я уже старенькая, но нежно храню память о ней. Как она говорила о Вас!!! Как ей было хорошо с Вами! Вы это знаете лучше меня…»
Иллюстрации
Дмитрий Иванович Драницын, дедушка Анны Алексеевны со стороны матери
Анна Ипполитовна Тюбукина-Филатова, сестра матери, 1877