Дважды благословенная
Шрифт:
И доверительный тон Адама, и блеск в его глазах красноречиво свидетельствовали о том, что речь идет вовсе не о необходимости для хозяйки салуна иметь работников. Слова эти вылетели у Адама помимо его воли. Он опустил взгляд в тарелку, но успел заметить улыбку в глазах Консуэло.
— У меня есть мужчина. Адам уставился на нее.
— Вы его любите? — взволнованно спросил он. Консуэло грустно улыбнулась:
— Люблю. И ненавижу. — Она снова принялась за еду. Адам же чувствовал, что кусок не полезет ему в горло, пока он не задаст мучивший его
— Кто он?
Консуэло посмотрела на него.
— Кэмп Мередит.
Адам был удивлен, хотя, конечно, следовало ожидать того, что самая красивая женщина в округе принадлежит самому влиятельному и богатому мужчине. И все же это казалось Адаму несправедливым, совершенно несправедливым.
Он отрезал кусочек мяса и с трудом проглотил его. Попытался убедить себя, что это не его дело, но тема разговора волновала его, и он продолжил:
— Но я никогда не видел его здесь!
— Он приобрел этот салун для меня, — объяснила Консуэло. — Он заботится обо мне — настолько, насколько я ему позволяю.
«Не лезь не в свое дело, Адам!» — снова подумал он, но почти против собственной воли произнес:
— Однако, как я понимаю, он на вас не женился.
Консуэло опустила ресницы. Адам испугался, что зашел слишком далеко со своими вопросами. Он стал лихорадочно думать, как бы извиниться перед хозяйкой, но тут она снова подняла взгляд. По глазам Консуэло было видно, что она не сердится на него, напротив, расположена к исповеди.
— Моя мать была индианкой из апачей, — начала она. Голос ее звучал вполне непринужденно. — Отец — мексиканский фермер. В семье была куча детей, и родители еле сводили концы с концами. Когда мне исполнилось тринадцать лет, отец продал меня за пару мулов одному человеку в Эль-Пасо. У меня была комната наверху салуна, где я принимала мужчин за два песо, хотя мне, разумеется, никаких денег не доставалось. Но однажды появился Кэмп Мередит… Он не был похож на других. У него были… манеры.
Консуэло грустно улыбнулась Адаму.
— Я знала лишь одно, — продолжала она, — что хочу убежать с ним. Он обещал обо мне позаботиться. Несколько лет я была его женщиной. Разумеется, не единственной, это не было для меня секретом, но он всегда возвращался ко мне. Он обращался со мной как с женой — да что я говорю, как с королевой. Да, порой мы ссорились, и даже очень жестоко. Но что-то всегда тянуло меня к нему обратно. Я полюбила его…
Взгляд Консуэло затуманился. Адам сидел, не смея даже дышать.
— Кэмп много пил, — снова заговорила она. — И, когда выпьет, делал много такого, за что ему потом становилось стыдно. Я всегда прощала его. Но однажды он выпил слишком много и сделал такое, за что я его никогда не прощу… С тех пор все изменилось…
Исповедь Консуэло, казалось, закончилась. Руки ее были сложены на груди, взгляд опущен в тарелку. В Адаме боролись противоположные чувства — нежелание причинять этой женщине боль грустными воспоминаниями и любопытство.
— Что же он сделал? — спросил все-таки он, чувствуя, что не в силах
Консуэло посмотрела на него. В глазах ее стояла боль.
— Он назвал меня шлюхой-полукровкой. — Плечи ее передернулись. — Может быть, я и есть шлюха, но слышать такое от человека, который помог мне забыть об этом… Кэмп научил меня уважать себя, а это самое важное в жизни, и простить его я не могла. Я выхватила нож, хотела убить его… Защищаясь, он… — Она показала на свой шрам. — Этого ни он, ни я никогда не забудем.
В комнате повисла долгая, напряженная тишина. Наконец Консуэло заговорила:
— Он пытался помириться со мной, но мы оба знали, что я его никогда не прощу. Я уже не могла жить с ним, как прежде… Тогда он купил мне этот салун. Мы больше не могли быть любовниками — и не могли расстаться. Он до сих пор продолжает заботиться обо мне, а я о нем.
Адам ничего не понимал. Он никак не мог взять в толк, что же связывало — и продолжает связывать — эту гордую женщину с таким властным, безжалостным типом, как Кэмп Мередит.
— Вам следовало убить его! — прошептал он. Консуэло горько улыбнулась, посмотрев на Адама, словно на непонятливого ребенка.
— Нет, — проговорила она, — даже тогда я, пожалуй, знала, что все-таки не смогу этого сделать. Он для меня — все, как и я для него. Все эти годы мы заботились друг о друге, я хранила его секреты, — опустила она глаза, — и хранила секреты от него. Мы слишком зависим друг от друга, чтобы расстаться.
Консуэло помолчала.
— Как странно, Адам… — чуть заметно улыбнулась она. — Ты заставил меня рассказать о том, о чем я не рассказываю никому… Почему?
— Наверное, потому, — проговорил он, — что вы знаете: я ни с кем не буду делиться тем, что услышу от вас. — Адама вдруг охватила волна нежности к этой женщине. — Я все для вас сделаю! — горячо воскликнул он. — Все, что ни попросите!
Консуэло задумчиво посмотрела на него.
— Надеюсь, что это действительно так.
— Все, что ни попросите! — с жаром повторил он. Консуэло вдруг достала из кармана значок рейнджера и положила на стол перед Адамом.
— Тогда объясни, что это значит?
Адам похолодел. Он долго смотрел на значок, словно видел его в первый раз.
— Где вы его взяли? — упавшим голосом спросил он. Протянув руку, Консуэло дотронулась до его лица, и, несмотря ни на что, Адам не мог не признать, что ее прикосновение ему приятно. Во взгляде Консуэло была нежность.
— Глупенький мой… — вздохнула она. — Ты еще очень многого не знаешь о женщинах! Я сожалею, что мне приходится тебя учить, но ничего не поделаешь.
Адам не мог солгать этой женщине, но даже если бы и мог, это было бы бесполезно: Консуэло Гомес все равно докопалась бы до истины.
Взяв значок со стола, он положил его к себе в карман.
— Я здесь не потому, что мне нужна работа. — Голос его звучал бесстрастно. — Я ищу одного человека, бежавшего от закона.
— Итана Кантрелла. — Адам не был удивлен.