Дважды в жизни
Шрифт:
— Не деньги. Вряд ли он их передает. Но мы и без них справляемся.
— Майкл, богатый парень с Уолл-стрит, не посылал Лютеру и Роберте деньги на мое воспитание, — сказал Сэм. – И никаких подарков. Вряд ли он помнит о собственном ребенке.
Последнее было преувеличением, но утверждать было сложно.
— Роберта все еще с ним общается?
— Она посылает ему открытки на праздники, — Сэм прищурился, задумавшись. – Думаю, они созваниваются пару раз в году. Но он никогда не звонит сам. Если они и говорят, то звонит Роберта.
— Звучит ужасно.
— Это удивительно на него похоже.
— И тебя не тревожит, что он такой… жалкий? – спросила я.
— Честно? Не очень. Лютер и Роберта – лучшие родители в мире.
Ох, Сэм был таким спокойным. И у нас были разные жизни. Меня баловали, но удерживали в клетке две нервные женщины. Сэм получал всю свободу, как и всю любовь.
Дверцы лифта открылись, и мы вышли. Обычно Сэм уходил в свой конец коридора, а я – в свой, мы махали друг другу на прощание, а потом тихо скрывались в номерах. Но этой ночью он проводил меня до двери.
— Мне не нравятся твои слова, — прошептал Сэм, перехватив мою ладонь и мешая вставить ключ-карту. – До этого. Что для меня это просто секс. Думаешь, я такой?
— Не такой, — я посмотрела на его напряженное лицо. – Просто ситуация чудесная и ужасная. Чувств к тебе у меня все больше, а это всего за неделю, а с Джессом за три года и половины такого не было. И это закончится. Очень… обидно.
Сэм с тревогой отодвинулся.
— Почему это закончится?
— Потому что…
Он склонился, прервал мои слова сладким поцелуем и остановил круговорот мыслей в голове. Сэм отодвинулся, обхватил мои щеки ладонями и посмотрел в глаза.
— Такого не будет, — сказал он, — понимаешь?
Я кивнула, чуть запыхавшись.
— Да.
Сэм поцеловал меня еще раз, а потом замер. Его щеки покраснели, и он признался:
— Думаю, я влюбляюсь в тебя. Это безумно?
Только кусая губы, я подавила вопль радости. А потом выдавила:
— Нет. Не безумие. И у меня так.
Глава 8
Следующим утром, когда Лютер и Сэм подошли к нашему любимому столику, я даже не могла поднять глаза на Сэма, не выдав себя глупой широкой улыбкой. Бабушка бы сразу поняла, что мне не только нравился этот парень, но и то, что мы занимались сексом и думали о возможном совместном будущем.
«Думаю, я влюбляюсь в тебя».
— Где Лютер? – спросила бабушка.
После ее слов я вскинула голову. Обычно Сэм, коротко поздоровавшись, брал тарелку и торопливо уходил к буфету. Но этим утром он был растрепан, выдвинул стул и тяжко сел.
— Еще в постели.
Сэм поймал мой взгляд, и его обычно веселые глаза практически ничего не выражали. Он скривился, хотел заговорить, но закрыл рот и перевел взгляд на окно, выходившее в сад. Я наблюдала, как Сэм начал грызть ноготь большого пальца. Мы молчали секунд десять, не знали, что сказать.
Все мои внутренности, словно в районе пяток оказались. Мы с бабушкой тревожно переглянулись.
Бабушка
— Ты в порядке, милый?
Сэм моргнул, резко вдохнул, словно забыл, где был.
— Да. Все хорошо. Просто очень есть хочу.
Без лишних слов он поднялся и ушел к буфету.
Бабушка проводила его взглядом, а я не сводила глаз со своей почти пустой тарелки. Сэм сейчас переживал из-за Лютера, и на протяжении всей поездки беспокойство его не покидало, но со мной из-за этого он не был холоден.
Со вчера изменилось лишь то, что Сэм признался мне в любви.
— Он сам не свой, — бабушка взяла вилку. – Но Лютер в последнее время выглядел болезненно. Может, поэтому Сэм подавлен.
Сэм вернулся с привычной горой еды на тарелке и стал запихивать все в рот.
— Сэм, — тихо позвала я, когда бабушка отошла за фруктами.
Не переставая жевать, он молча перевел на меня взгляд и вопросительно приподнял брови.
— Ты точно в порядке?
Мы смотрели друг другу в глаза секунд десять, а потом Сэм проглотил еду и опустил взгляд, накалывая очередной кусок яичницы.
— Нет.
Больше он на меня не смотрел, и дальше завтрак прошел в тишине, нарушаемой только скрипом столовых приборов.
* * *
Поговорить в лифте тоже не удалось, потому что с нами была бабушка. И когда я постучала в дверь их номера, пока бабушка отлучилась в туалет, никто не ответил.
Их с Лютером не было видно, когда мы уходили днем по делам.
Сэма не было в саду после ужина.
На следующий день он не пришел на завтрак.
— Может, они уже уехали, — заметила бабушка, рассеянно глядя в окно. Возможно, для нее тоже было странным, что они так резко пропали.
— Сэм говорил, что Лютер может быть болен, — сказала я.
Она кивнула.
— И я так думаю.
Мне перехотелось есть. Все было безвкусным: пресным и вязким.
— Милая, — мягко проговорила бабушка, — я знаю, что Сэм тебе нравился. Мне жаль.
Нравился.
Мне нравился шоколад. Нравились мои красные ботинки. Мне нравились солнечные дни, проведенные на пляже. Мне не нравился Сэм.
Но я кивнула, пытаясь проглотить кусочек грейпфрута.
После завтрака я поговорила с мамой по телефону, догадываясь, что она поняла все по моему расстроенному голосу. Она привыкла, что я много говорю, и когда мои ответы стали односложными, мама встревожилась и спросила обо мне, Сэме и бабушке. Я рассказала вкратце: Сэм и Лютер уехали, и я сомневалась, что мы сохраним связь. А с бабушкой мы собирались в Собор Святого Павла.
К горлу подкатила тошнота, когда я вспомнила, как Сэм говорил, что навестит меня, поедет со мной в Лос-Анджелес и поддержит на встрече с отцом. Это могло произойти и без Сэма, но он первым уговаривал меня попробовать. Он придал мне смелости и сил, которые я не ощущала раньше. Теперь же мне никак не разыскать Сэма. Он даже не взял мой номер телефона.