Дважды войти в одну реку
Шрифт:
Внимательный Зубрицкий заметил, что обычно звонкий голос Лёвина звучал непривычно глухо.
— К чему эта комедия с внезапным и незаметным отъездом? — спросил он Тита. Что-то не нравилось старине Гарри в облике Лёвина. — Она, эта твоя врачиха, что, не могла вылечить тебя на дому? К чему тогда она привезла чемоданчик с препаратами и шприцами? Я ведь видел, она приехала сюда не с пустыми руками… Трудно, что ли, ей было повалить тебя здесь и всадить сто кубиков энгемицина…
— Умник! Энгемицином, к твоему сведению, лошадей лечат.
— Ну
— Я тебе что, орловский рысак?
— Именно потому, что ты не орловский рысак, тебя энгемицином лечили именно от гонореи, это лошадей энгемицином лечат от чесотки, а людей, повторяю, — от гонореи.
Лёвин пожал плечами и ничего не ответил. Видно было, что старина Гарри его совершенно запутал.
Зубрицкий подозрительно посмотрел на Лёвина.
— Фомич, у меня складывается впечатление, что ты увиливаешь от ответа. Объясни, как тебе удалось покинуть квартиру незаметно. Я следил за тобой…
Тит Фомич захохотал:
— Гера, ты только послушай этого правдоискателя! Он следил за мной!.. Когда я с врачом проходил мимо тебя, ты храпел, как сурок.
— Допустим, я спал. Хотя я не спал. Допустим, что все, что ты говоришь, — правда. Глаза! — вдруг вскричал старина Гарри и завладел руками Тита. — Смотреть в глаза! Отвечай, где ты был все это время?
— Если честно, то не знаю… В памяти зияют черные пустоты… Перестань так на меня смотреть! — вдруг завопил Тит.
— Ну, вот что, братцы, — поднимаясь и с трудом застегивая пиджак, сказал Колосовский, — коли всё благополучно разъяснилось, я отправляюсь рулить нашей возрождающейся страной.
— Бог тебе в помощь… — пробормотал Тит.
— Понятно, господин премьер, — произнес старина Гарри, — тебе надо срочно выехать на заседание Малого Совнаркома. Что там у вас сегодня на повестке дня? Рассмотрение вопроса о повышении поголовья носорогов в Южной Родезии? Или что-то о половом воспитании студенточек хореографических училищ? А как дело обстоит с пенсионным обеспечением работников метлы в Магаданской области? А что делать с нефтяными месторождениями, и кому их отдать в аренду на пятьсот лет? Когда будет принято решение об учреждении положения о действительных статских советниках? Кстати, — Зубрицкий окинул взглядом массивную фигуру Германа, — ты там здорово раздобрел. Отъелся на казенных харчах? Наверно, завтракаешь белужьей икрой, закусывая ее налимьей печёнкой?
— Нет, братцы, это бронежилет. Приходится обряжаться, таков порядок. Очень неудобная штука, должен признаться… — Колосовский солидно помолчал. — Друзья, я без вас скучаю, — у него дрогнул голос, — эх, какого чёрта я полез в политику? Ну, когда мне еще удастся надраться с вами?
— Твоему голосу недостает искренности, — заметил старина Гарри, — если бы ты действительно этого хотел…
— Заткнёшься ты когда-нибудь или нет! У меня и так все время кошки скребут на сердце, такое впечатление, будто я в чем-то перед вами виноват… Ребята, скажите, что я могу сделать для вас?
— Пока
— Разве ему нужна помощь? На мой взгляд, он выглядит превосходно, — Герман, одобрительно улыбаясь, осмотрел Тита с всклокоченной головы до заляпанных грязью голых ног.
— Дай команду, чтобы ему отремонтировали входную дверь…
— А я думал, малую выхлопную трубу…
— Малую выхлопную ему отремонтировала страшная тётенька с чемоданчиком.
— Хорошо, дам команду, это не проблема… Кстати, старина Гарри, мне докладывали, что… — Герман внимательно посмотрел на Зубрицкого, — словом, тебя что, и вправду, на Нобеля зарядили?
Старина Гарри смущённо поёжился:
— Звонил какой-то деятель то ли из шведского посольства, то ли из Нобелевского комитета… Но, постой, — Зубрицкий пристально посмотрел на Германа, — звонил он мне несколько часов назад. Как ты-то мог об этом узнать?
Герман криво улыбнулся.
— Я думал, ты сообразительней… А на что у меня целая армия слухачей и стукачей?
Старина Гарри покачал головой.
— Гера, значит, ничего не изменилось? — тихо спросил он.
— Не заговаривай мне зубы! Так зарядили тебя или не зарядили?
Старина Гарри пожал плечами.
— А тебя не разыгрывают? — спросил Тит. Голос его звучал по-прежнему глухо.
— Да, вроде, нет.
— Этого еще не хватало! — воскликнул Колосовский. — Хлопот теперь с тобой не оберёшься! Придется тебе новый клифт справлять, опять же охрана, сопровождение…
— Ты бы лучше квартиру мне приличную выделил.
— Зачем тебе новая квартира, тебя что, старая не устраивает?
— Слишком высоко: орлы залетают. Страшно…
— Удивительное дело, живешь почти на крыше мира и ещё выказываешь недовольство! Ладно, организую тебе квартиру, даже дом. Есть у нас в заначке одна пустая хибара для лауреатов, еще со времен Шолохова осталась…
Старина Гарри приосанился.
— Надеюсь, на Тверской?
— Лучше. Много лучше! В станице Вёшенской…
— Ты с ума сошёл!
— Шучу. На Тверской, на Тверской. Бывшая квартира Маяковского.
— Час от часу не легче! Это же там, где он застрелился! — перепугался старина Гарри. — Впрочем… — он наморщил лоб, припоминая, — застрелился он, кажется, в Лубянском проезде.
— Тебе не всё равно, где он застрелился? Объясняю тебе, застрелился он, может быть, и в Лубянском проезде, а жить ты будешь на Тверской. Кстати, недалеко от Тита. Ясно?