Дважды войти в одну реку
Шрифт:
— Ничего не понимаю…
— И понимать тут нечего. Согласен?
— Согласен. Когда переезжать?
— Вот вернешься с победой, тогда и… Ну, прощайте, братцы…
Глава 38
"Вот так компот! — восклицал Шнейерсон, с остервенением давя пальцем кнопку звонка. — Этого еще не хватало! Теперь и старина Гарри исчез. В этом не было бы ничего трагического, если бы вместе с ним не исчезли и ключи от квартиры".
Запасные
По мобильному телефону Раф позвонил Лёвину, но, сами понимаете, ему никто не ответил.
Позвонил старине Гарри: с тем же результатом.
Потом позвонил Герману домой и тут же отключил телефон, вспомнив, что Колосовский живет совсем в другом месте, а нового телефона он Рафу не дал, а мобильники у председателей правительства не водятся…
Чертыхаясь, Раф вышел из подъезда, задрал голову и с тоской оглядел темные окна своей квартиры.
Вспомнить молодость?
Пробраться в спальню по карнизу?
Третий этаж, высоковато… Еще, чего доброго, сорвешься. Этажи в старых домах — не чета нынешним, расстояние между этажами чуть ли не пять метров.
Да и пристало ли ему в его годы штурмовать стены, словно он какой-нибудь ландскнехт?
Возникшая на мгновение шальная мысль вернуться в театр и притулиться где-нибудь в кулисах, на бутафорском диване или двуспальной кровати из "Ромео и Джульетты", была решительно отметена. Время позднее…
Да и что он скажет сторожам? Вернее, что скажут они? А то и скажут, что знаменитый автор ночует в театре, под лестницей, как упившийся статист из массовки.
Проклиная паникёра Зубрицкого и свою вислоухость, Раф на прощанье пнул дверь ногой и вышел на улицу.
"Забавно, — думал он с кривой улыбкой, пытаясь оставаться в тесных рамках снисходительной самоиронии, — забавно, в самом деле, на старости лет вляпаться в дурацкую историю, на время превратившись в бомжа. Хорошо, что сейчас лето, и ночи, наверно, теплые. Да и дождя нет".
Переулками он вышел к Смоленской площади, по подземному переходу пересек ее и спустился по лестнице к набережной.
Прогулочным шагом, вдыхая воздух, пахнущий ночной рекой, продвинулся по набережной дальше, увидел на противоположной стороне манящие огни гостиницы "Украина", сделал еще пару десятков шагов и набрёл на искомую скамейку, на которой уже изволил со всеми удобствами почивать некий бородач в рваных штанах и рваной же куртке.
Человек спал, лежа на спине и подложив под верхнюю часть спины рюкзак, отчего голова и шея его неестественно и опасно выгнулись.
Хорошо бы, подумал Раф, выдернуть рюкзак из-под головы спящего и этим же рюкзаком огреть
Обладай Раф даром подглядывать в прошлое, он бы понял, что неизвестный гражданин занял ту же скамейку, где, как помнит читатель, Герман Колосовский предавался философическим размышлениям о смысле жизни и смерти.
Спящий был, по всей видимости, великаном, потому что, вытянувшись, занял целиком всю скамейку. Острая борода бродяги была устремлена в черное небо.
"Он похож на сакральный символ смерти, прорывающийся к вечности" — подумал Раф. Неясное чувство тревоги вдруг вошло в его сердце.
Раф прошагал мимо "символа смерти", прошел дальше, сел на следующую скамейку и опять бросил взгляд в сторону ярко освещённого фасада гостиницы.
Снять номер на ночь? Раф порылся в карманах. Обнаружил записную книжку, вернее, толстую ученическую тетрадь со старыми записями, которую носил с собой уже несколько дней.
Из брючного кармана выгреб мелочь. Пересчитал. Хватит разве что на сигареты… Чёрт бы подрал всех этих Зубрицких и Лёвиных! Торчать до утра на этой проклятой набережной в обществе представителя городских низов! Он с ненавистью покосился на спящего.
Как окаянному бомжу удается уснуть на этой дурацкой скамейке? На ней и сидеть-то неудобно, жестко, перекладины впиваются в поясницу, в спину, в бока…
Скамейка располагалась как раз под уличным фонарем.
Сейчас бы книжку… Что-нибудь из исторических хроник, где на каждой странице кого-нибудь укокошивают самым коварным и кровожадным образом.
Но книжки нет. Делать нечего. Он раскрыл тетрадь.
Господи, сколько же он своё время, оказывается, написал всякой всячины! Постепенно вчитываясь, принялся листать страницы…
Здесь читателю будут предложены два варианта преодоления романного пространства.
Если читатель терпелив, непреклонен и его не пугают обширные литературные отступления, то, возможно, его заинтересуют записи Рафа, которые могут пролить свет на то, что держит в голове писатель, когда варганит свой очередной опус, призванный, по его мысли, поразить воображение публики исключительными литературными достоинствами и глубиной вложенного в него авторского чувства.
Если же читатель утомлен, то советуем сразу подсмотреть в конец романа, там он найдет ответы на свои вопросы, не отвлекаясь на изучение особенностей функционирования "творческой кухни" или "творческой лаборатории" писателя.
В этом смысле читатель, держащий книгу в руках, находится по отношению к ее автору в более выгодном положении, потому что, как уже было сказано в конце первой части сочинения, писатель, в настоящий момент пишущий эти строки, и сам еще не знает, "чем дело-то кончится".