Две дороги
Шрифт:
Сейчас, просматривая проект приговора, капитан Иванов был безоговорочно согласен с тем, что Заимов должен быть уничтожен физически, а больше его ничто в приговоре не беспокоило и не интересовало. Он был искренне горд своей причастностью к этому убийству.
Поручик Паскалев был, как мы знаем, не молод, в военный суд призван недавно, и поначалу он был несколько растерян перед самим фактом, что ему поручено судить столь блистательного, известного всей стране генерала. Но он прекрасно разбирался в обстановке, понимал, что ждет от суда высшая власть, и совершенно не собирался, обсуждая приговор, обращаться к своим
— Надо выбросить из приговора все, что вызывает ожидание конкретности, — предложил Младенов. — Суд как бы должен сказать, что для него детали не играли существенной роли, а главной основой для приговора являются сама суть жизни обвиняемого, его взгляды, его надежды, его цели.
Капитан Иванов гневно скривил свое чистое красивое лицо.
— Он облил грязью его величество! Я просто не знаю, как я не выхватил револьвер!
— В нашем решении сразу после заглавного слова «приговор» идут слова: «именем его величества Бориса Третьего, царя Болгарии», и одним этим приговор ответит на клевету и грязь, которые вас возмутили, — ни на кого не глядя, холодно сказал Младенов.
— Не расстрелять его надо, а публично повесить! — воскликнул Иванов.
— Все-таки... генерал — осторожно возразил Младенов. — На этот счет есть определенные традиции. Да и какая разница? Важно, что он будет мертв. Не так ли?
Эти трое готовились скрепить своими именами смертный приговор Заимову. В этот час они стояли у порога своего страшного позора перед лицом будущего, перед лицом своего народа.
Заимов знал, что его ждет. Сколько же осталось жить? Пока они напишут свой приговор?... Казнят, кажется, на рассвете? Смерть близко. Очень близко...
Он никогда не боялся смерти. Но всегда ее угроза была как бы отстраненной возможностью ее избежать. Иногда даже надеждой на спасительную случайность. Осколок снаряда, что попал ему в голову случайно на какой-то сантиметр выше точки, где была смерть... На войне, как бы ни был бесстрашен солдат, он, зная, что смерть рядом, хоть бы слепо, но все же надеется, что она его минует.
Все последнее время она ходила за ним по пятам — он это знал. Но он не боялся ее, он делал все, чтобы быть умнее тех, кто мог послать эту смерть за ним.
Сейчас все было иначе. Сейчас смерть рядом, и он уже ничего не может сделать, чтобы ее избежать. Только что на суде он сказал, что мечтает дожить до счастливого времени, когда будут судить виновников нынешней преступной войны. Он говорил об этом и понимал, что судьи улыбаются внутренне его наивности — они знают, что жить ему осталось, может быть, всего один день. Но он не жалел, что сказал это. Все, что он сказал им сегодня о себе, было о всех честных болгарах, и в этом смысле его мечта умереть вместе с ним не может.
Его смерть рядом. Неотвратима. К этому надо привыкнуть. Но по силам ли это человеку? И разве не живут все люди, зная, что впереди
Он обязан встретить смерть мужественно, как подобает солдату, и он не должен подарить палачам торжество видеть его сломленным. Надо найти силы подавить в себе извечный страх человека перед непостижимостью небытия, надо подняться над этим страхом. Заставить себя не думать об этом. Все люди смертны. Все. И все остаются в людской памяти. Всегда остается память о человеке.
Отец как-то сказал: память о человеке равнозначна потере, какую с его смертью понесли живущие. Да, да, истина в этом!
Но думать о том, сколько он значит для других, Заимов не хочет, не умеет, — против этого восстает вся его скромность, она в его крови. Да, но что значит его смерть, когда в этой страшной войне каждый миг гибнут тысячи и каждый из них со своей судьбой, с извечной жаждой жизни? Просто в этот день будет убито на одного солдата больше.
Единственно, на кого смерть обрушится неизбывным горем и горькой памятью на всю жизнь, это его близкие — Анна, дети. Прокурор кричал: «Такой весь ваш проклятый род!..» Неужели раздавят и семью? Есть же предел и у подлости. Нет, не посмеют. Анна... В трудный час она становится такой сильной, такой смелой. Во время первого суда, когда ему тоже грозила смерть, его защищали самые известные адвокаты — их нашла Анна. Потом, когда он благодарил своих адвокатов, один из них сказал: «Ваш главный защитник — ваша жена».
Анна выстоит! Сын уже мужчина. Офицер. Сын унаследовал от него любовь к армии. Перенесет ли он позор разжалования, поймет ли, что это позор не для него, а для временщиков, которые являются врагами Болгарии и ее армии? Он его сын, он все мужественно перенесет и все поймет. И ему поможет сама жизнь, ход истории. Власть временщиков будет недолгой — все они обречены. Придет час, и ее раздавят танки Красной Армии. Важно, чтобы сын сейчас не потерял воли и веры.
Мог ли он сам избежать того, что произошло? Мог... и не мог. Это было в самом начале года, в январе. Его познакомили с тайно прибывшим из Москвы болгарским коммунистом Цвятко Радойновым, который привез ему благодарность за бесстрашную патриотическую деятельность от Георгия Димитрова и приглашение ввиду грозящей ему опасности перебраться в Советский Союз, где он как генерал-артиллерист будет очень полезен на фронте. Для переброски его в СССР коммунисты располагали самолетом.
Он был страшно взволнован. Нет, нет, в первое же мгновение он знал, что не покинет Болгарию. Он только думал: почему ему предлагают уехать? Ведь сам Радойнов приехал в Болгарию, чтобы здесь вести борьбу за свободу и честь своего народа. Георгий Димитров благодарит его за работу и тоже хочет, чтобы он оставил Болгарию. Почему? Опасается, что он не выстоит перед трудностями?
А Радойнов спокойно и терпеливо ждал его ответа.
— Я до конца исполню свой долг здесь, на родной земле, — сказал ему Заимов.