Две недели в другом городе
Шрифт:
Джек лежал в постели, глядя на потолок и размышляя, стоит ему принять снотворное или нет, когда в спальне появилась пришедшая из ванной Элен. Одетая в пижаму, она расчесывала волосы. Джек не посмотрел на жену, даже когда она подошла к кровати и присела на нее, продолжая расчесывать свои короткие темные волосы.
С улицы доносилось непрерывное шуршание автомобильных шин; машины быстро мчались вдоль набережной, шум, издаваемый ими, приглушался закрытыми окнами и шторами.
— Джек, знаешь, а ведь Джо Моррисон прав.
— Насчет чего? — Джек постарался, чтобы его голос прозвучал сонливо, равнодушно.
— Насчет тебя.
В спальне был слышен шорох гребня.
— И
— Ты считаешь? Тогда почему ты не сказала ему о том, что согласна с ним, когда он спросил тебя?
— Ты знаешь, что я никогда бы этого не сделала.
— Знаю.
— Джек. — Элен повернула его голову так, чтобы он смотрел на нее. — Почему ты женился на мне?
— Чтобы освежить в памяти мой французский.
— Джек. — Она коснулась пальцами его лица, на котором оставили свой след бессонница, годы, тревоги. — Не шути. Почему ты женился на мне?
— Посмотри на себя в зеркало. Там найдешь ответ.
Вздохнув, она отняла руку от щеки Джека, прошла к туалетному столику и принялась очищать кожу лица кольдкремом, сидя спиной к мужу. Он задумчиво посмотрел на Элен, обеспокоенный ее вопросом. За семь лет брака Джеку ни разу не доводилось слышать от жены подобных слов. Почему он женился на ней? От одиночества, скуки, нагоняемой на него однообразными, легко предсказуемыми гамбитами, которые неизбежно приходится разыгрывать неженатому мужчине, любящему женщин и общающемуся с ними? Она вызывала у него желание. Это Джек знал точно. Восхищала его. Ее жизненные цели были исключительно реалистичными, здравыми, разумными. Элен была цельной натурой. Хотела любить и быть любимой, хранить верность мужу и требовать того же от него; не испытывала сомнений в истинности счастья, связанного с браком, заботами о муже, детях. К тому же обладала веселым, живым нравом, была приятной в общении, нежной любовницей, с легкостью и невозмутимостью улаживала все бытовые проблемы.
Но если бы в то время, когда он женился на ней, кто-либо спросил его, любит ли он Элен, Джек не смог бы ответить утвердительно, не покривив душой. Возможно, он не смог бы сделать этого и сейчас. Во всяком случае, если бы стал сравнивать свои теперешние чувства с теми, которые он испытывал к Карлотте в первые годы их брака.
Не отходя от туалетного столика и не поворачиваясь к мужу, Элен произнесла:
— Джо сказал, что ты как бы отсутствуешь. И он прав, Джек.
— Я заметил, как ты кивала.
— Извини, но это верно. И когда Джо сказал, что ты находишься где-то далеко, он не ошибся. Иногда мне хочется, чтобы ты не был таким безукоризненно внимательным. Ты словно чувствуешь за собой какую-то вину. Иногда мне кажется, что я шепчу тебе что-то через огромное разделяющее нас поле или толстую стену и ты не слышишь меня.
Джек сомкнул веки, не желая видеть стройную гладкую спину, поднятые прелестные руки, маленькую хорошенькую головку…
— В чем дело, Джек? — тихо спросила она, повторяя слова Джо Моррисона. — Может, причина во мне? Я могу тебе помочь?
Он не открыл глаз. Ее вины тут не было, она ничем не могла ему помочь, поэтому Джек безжалостно произнес:
— Дай мне снотворное, пожалуйста.
— Пошел ты к черту, — вырвалось у нее.
Джек вздохнул, лежа на римской кровати и думая о близких ему людях, надежды которых он не оправдал. В темноте он чувствовал себя лучше. Потянувшись рукой к выключателю лампы, он услышал шаги в коридоре — кто-то приближался к его двери. Джеку показалось, что человек остановился возле нее. Брезач, подумал он и замер в напряжении. Но потом
Джек выждал несколько секунд, не выключая лампы. Он заметил лежащий на столе пухлый конверт, оставленный ему Деспьером, и решил утром прежде всего спрятать его в надежное место. Сейчас от сна его уже не осталось и следа; Джеку захотелось почитать, но в номере не было иной книги, кроме томика Катулла; сейчас Катулл не соответствовал его настроению.
Решительным движением он погасил свет. Ему надо было встать без четверти семь с достаточно свежей головой, чтобы хотя бы попытаться выполнять указания Делани при дублировании. Чем бы он ни занимался эти две недели, во что бы ни оказался втянут, будь то любовь, взаимные упреки или убийство, он должен честно отработать пять тысяч долларов. «У меня буржуазное чувство коммерческой честности, — подумал Джек, подтрунивая над собой. — Честность превыше всего».
Он заставил себя закрыть глаза ради Делани. Но никогда Джек не был так далек от сна. Он вспомнил голос Элен, звучавший в трубке, — едва уловимый, ненавязчивый, восхитительный французский акцент придавал английским словам очаровательное своеобразие. Ее голос был совсем не похож на тот, которым произнесли: «Я устала от мужчин, которые спят со мной и говорят мне о том, как сильно они любят своих жен». Лежа в темноте без сна, Джек думал об Элен; она, верно, тоже не спала сейчас в тысяче миль от него, тоже беспокоилась, думала о нем; не без помощи телепатии, присущей всем любящим людям, она, несомненно, догадалась о том, что с ним что-то происходит. Он увидел миниатюрную, прелестную, теплую Элен, она лежала в своей мальчишеской пижаме на кровати, накрутив волосы на бигуди (она всегда занималась своей внешностью в его отсутствие). Связанная с мужем тысячью незримых нитей и уз, она размышляла о нем, одновременно прислушиваясь, не донесется ли шорох из детской. Надежная, умелая, бдительная, Элен находилась в центре семейной паутины, тревожась, защищая, любя, радуясь, молясь о том, чтобы муж вернулся здоровым, невредимым и любящим… Если бы Джек лежал в кровати рядом с ней, он не играл бы в этот страшный покер, не видел бы лысых мужчин в фартуках, занятых зловещим делом.
Джек поднес к носу платок. Кровотечение, похоже, остановилось. Вспомнив свой сон, он подумал: «Как мудро со стороны жен молиться в тягостные часы, что начинаются после полуночи».
Не желая разгадывать значение сна, в котором его бывшие друзья играли в карты, а на столе лежало его собственное тело, Джек заставил себя подумать о сыне, спавшем в эту ночь, подложив руку под тревожащее его ухо. Он улыбнулся; детская ручка отвела смерть в сторону. Джек вспомнил, как однажды зимним вечером, вернувшись с работы, застал сына вытирающимся после ванны. Он поцеловал влажную головку, задумчиво наблюдая за сыном, небрежно прикладывающим полотенце к своему маленькому, но крепкому тельцу. Внезапно мальчик повернулся к отцу; на лице ребенка появилась улыбка заговорщика.
— Папа, — сказал он, коснувшись пальцем кончика своего пениса, и горделиво, отчетливо добавил: — Это я.
В пятилетнем возрасте мы впитываем мудрость из воздуха, мыслители всех веков шепчут нам на ухо откровения.
Лежа без сна в темной комнате, заполненной призраками бывших товарищей по оружию, Джек коснулся себя.
— Это я, — с улыбкой прошептал он, повторяя вслед за сыном магическое мужское заклинание; Джек прогонял силы тьмы с помощью тайной церемонии, изобретенной его сыном, наивным и мудрым одновременно; он пытался избавиться от тягостных, мучительных видений, хлынувших из прошлого.