Две повести о Манюне
Шрифт:
– Боятся, – шепнула мне на ухо Манька.
Дома мы оказались только в девять вечера. Мама долго отпаривала нас в кипятке, растирала махровым полотенцем и вычесывала из волос и бровей репейник и чертополох. Потом она накормила нас горячим ужином, дала каждой от греха подальше по таблетке аспирина, уложила в постель, накрыла пуховыми одеялами и долго плакала, сидя на краешке кровати.
– Я думала, вы все погибли, – всхлипывала она.
Ну а что устроила Ба папе и дяде Мише, когда они вернулись под утро на победно выколупанной из замерзшей к вечеру грязи Генриетте, рассказывать не
Все от первого до последнего ласкового слова.
Глава 9
Манюня узнает все о наших корнях, или Как Каринка с розеткой экспериментировала
Как ведут себя обычно люди, когда сильно болеют? Они стонут, бредят, активно страдают и всячески требуют к себе повышенного внимания. Могут из вредности падать в обморок или для пущего разнообразия проводить досуг в обнимку с фаянсовым другом. Вот как обычно ведут себя люди.
Папу, когда он сильно болел и пугал нас намерением незамедлительно отправиться на тот свет, можно было застать только в одной позе – головой в холодильнике. Потому что чем сильнее он болел, тем больше ему хотелось есть.
– Юра! – всплескивала руками мама. – Тебе что врач сказал? Отлеживаться и пить овощные бульоны. А ты в отместку килограмм колбасы съел. Пюре подъел! Выпил весь рассол из маринада. А теперь фрикадельки из супа вылавливаешь!
Папа быстренько проглатывал очередную фрикадельку.
– Жена! Нашла кого слушаться. Врачей! Они тебе еще не такое насоветуют, ненормальные люди. – Он боком прокрадывался к выходу из кухни, по пути выхватывая из хлебницы полпростыни лаваша. – Я борюсь с заболеванием своими методами. Ты мне не мешай!
Мама теряла дар речи. Будь отец представителем любой другой профессии, его еще как-то можно было бы понять. Но если ты врач, притом врач высшей категории, всю жизнь ездишь в Москву на курсы повышения квалификации и свободное время проводишь, штудируя медицинскую литературу, очень странно слышать от тебя фразу: «Нашла, кого слушаться, врачей!»
– Да если бы доктор сказал – ешь круглые сутки, – ты бы зашил себе рот суровой ниткой! Можно подумать, я тебя первый день знаю! – У мамы от возмущения краснел лоб.
– Много говоришь, женщина. – Папа наспех проглатывал лаваш и, лежа в постели, принимался выклянчивать еду на всю квартиру: – Наринэ, принеси отцу морковки. Морковка – это же диетично? И яблок принеси. Ты моя старшая дочка, ты мне не откажешь, я знаю.
– Одно яблоко? – всовывала я голову в спальню. Папа, сложив руки на груди, скорбно лежал на подушках и глядел так, словно его два дня голодом морили.
– Три яблока. И морковок принеси три. Или пять. Возьми еще хлеба с сыром.
– Хорошо.
– И помидор положи с огурцами. А лучше сделай мне салат!
Папе не повезло с наследственностью – от предков ему досталось тяжелое заболевание – средиземноморская периодическая лихорадка. Ею страдают народы, издревле населяющие Средиземноморский регион. Так как медицина справляться с этим недугом так и не научилась, то папа по сей день борется с ним своими методами. Так сказать, клин клином вышибает.
Через день после приступа он выходил на работу. Никакие увещевания, что надо хотя бы еще денек отлежаться в постели, его не останавливали.
– Ну что ты за человек такой! – возмущалась мама.
– Я шикарный человек, жена, и тебе повезло, что встретилась со мной, ясно? – Папа, победно хлопнув дверью, выскакивал из квартиры.
– Вчера только скорую вызывали, – причитала мама, выглядывая в кухонное окно. – Юра, я тебя очень прошу, ты хотя бы на дежурство не оставайся!
– Еще чего! – доносилось уже из гаража, где, перебирая колесами, томилась в ожидании любимого хозяина наша многострадальная «копейка» Генриетта.
– Бердский ишак, – горестно комментировала мама.
Генриетта, победно фыркнув, выкатывалась во двор. На ее лобовом стекле красовалась наклейка с красным медицинским крестом.
Папа вылезал из машины, запирал двери гаража и кидал мимолетный грозный взгляд на наше кухонное окно.
– Носовой волос, – как бы говорил этот взгляд.
Однажды случилось так, что папин приступ совпал с финальной игрой чемпионата СССР по футболу. Днем приехала скорая и сняла отцу боли очередной инъекцией анальгина с димедролом. После такой дозы димедрола люди спят сутки напролет. Папа усилием воли проснулся через три часа, невероятно слабый, но довольный, что в очередной раз оставил лихорадку с носом. До футбольного матча оставался целый час, дом на какое-то время был в полном его распоряжении, поэтому отец решил воспользоваться этим на полную катушку. К тому моменту, когда вернулась с работы нагруженная пакетами мама, из продуктов в холодильнике осталась только сырая свекла.
– Господи, – только и смогла вымолвить мама.
– Обед я не трогал, – поспешил успокоить ее отец. – Я ж не изверг, понимаю, что вы вернетесь голодные. И хлеба оставил батон. Жена, когда кушать будем?
Мама вытащила из пакета тощую синелапую курицу, добытую с боем в очереди, и спрятала в морозильник. Затолкала ногой под стол картошку с морковкой. Проделывая все эти манипуляции, она смотрела мужу ровно в переносицу и старалась не моргать.
– Юрочка, – молвила мама ласково, по возможности спокойным голосом, – полежи пока. Я сейчас обед разогрею, вон, картошки купила, отварю ее…
– Лучше пожарить, – клацнул зубами папа.
– Хорошо, пожарю. – Мама взяла мужа под руку и, прикрывая спиной полки, вывела его из кухни. «Там еще сахарница, – лихорадочно думала она, – мед и айвовое варенье. Если, конечно, он все это уже не съел».
– Я полежу на диване, – выпятил губу папа, – скоро футбол будут передавать.
– Конечно-конечно. – Мама заботливо накрыла его пледом. – Ты полежи пока, а я пойду обед разогревать.
Она включила телевизор, настроила пассатижами первый канал, поворошила антенну так, чтобы ноги и головы людей на экране сфокусировались в нужных местах. Провела все манипуляции, не отрывая немигающего взгляда от переносицы мужа.