Две повести. Терунешь. Аска Мариам
Шрифт:
И онъ, припрыгивая, побжалъ такъ легко, какъ только умютъ бгать абиссинцы, остановилъ двушку и, прикладывая руки къ груди и закрывая ротъ шамою, заговорилъ съ ней, длая мн знаки подойти. Я подошелъ и сконфузился. Я, большой блый московъ, сконфузился передъ маленькой абиссинской двушкой. Теперь, разглядвъ ее ближе, я увидлъ, что ей было не больше четырнадцати лтъ.
— Дэхна-ну, — сказалъ я, кланяясь и протягивая руку.
— Дэхна-ну, — отвтила она на привтствiе и протянула мн свою маленькую ручку.
О, милое созданiе! Ея пожатiе, слабое дтское, ея вдругъ потемнвшее отъ смятенiя лицо, были такъ милы, что мн безумно
— Терунешь, — говорилъ пьяный Абарра: — гета [11] московъ на теб жениться хочетъ.
— Ойя гутъ, — воскликнула двушка, и лицо ея стало совсмъ чернымъ отъ краски, залившей щеки: — старый Абарра все говоритъ глупости.
Note11
Гета — господинъ. Ойя гутъ — восклицанiе, въ род, нашего: «скажите, пожалуйста!"
И она пустила круглый плетеный поводъ своего мула. Онъ затопоталъ тонкими ножками по красной пыльной тропинк, и коричневая красавица исчезла въ пурпур пыли, озаренной яркимъ солнцемъ, на золотистомъ фон соломы полей и яркихъ лучей, а я остался рядомъ съ Абаррой, вдали отъ шумнаго Габайи и своего мула.
— Сосватаю. Клянусь святымъ Георгисомъ сосватою Iоханнеса-москова съ Терунешь. Что дашь за свадьбу? Хочешь — пятьдесятъ талеровъ баламбарасу Машиш и сабельный клинокъ ему же, а мн десять талеровъ и маленькiй ножикъ съ двумя лезвiями. Идетъ, что ли? Ой, недорого. Потому недорого, что московъ- христiанинъ и другъ Габеша… А Терунешь славная двушка. Я ее давно знаю. Она уметъ готовить тэчь, хорошо шьетъ. Она еще не была замужемъ. Ой, московъ, не прогадаешь!..
Я не отвчалъ словоохотливому Ато, расточавшему похвалы моей нареченной: мн было не до того.
Смуглое личико Терунешь, съ миндалевидными глазами и темными рсницами, заслонило блдный образъ Ани, съ ея простенькими глазками, и я забылъ ея сверную, холодную улыбку подъ жгучимъ небомъ Африки.
V
Не прошло и недли, какъ я быль уже женатъ на Терунешь. Это случилось очень просто. На другой же день посл встрчи, ко мн въ лавку зашелъ Абарра вмст съ Машишой. Машиша залюбовался маленькимъ перламутровымъ ножичкомъ со многими лезвiями и, какъ и вс абиссинцы, сталъ прицниваться къ нему.
— Подари его баламбарасу, — шепнулъ мн
на ухо Абарра.
Я послдовалъ его совту, и мой ножичекъ исчезъ въ рукав Машиши.
— Вотъ что Машиша, — сказалъ Абарра полушопотомъ своему прiятелю: — твоя дочь Терунешь приглянулась гета москову, онъ хочетъ на ней жениться.
Машиша принялъ гордое и надменное выраженiе.
— Если гета московъ дастъ мн всю свою лавку, двсти талеровъ и пять хорошихъ муловъ — я и тогда не отдамъ свою Терунешь за али. Къ тому же онъ нагадiй (купецъ), а дочери солдата неудобно быть замужемъ за купцомъ.
И онъ гордо, словно римскiй сенаторъ, задрапировался, въ свою шаму, и, опустивъ красивую голову съ сдыми курчавыми волосами, закрылъ подбородокъ угломъ шамы.
Мое сердце упало. Милая улыбка Терунешь не выходила у меня изъ головы. Посл такого категоричнаго отказа, мн и думать нельзя было о брак. Но Абарра думалъ иначе.
— Полно, гета, — тихо и вкрадчиво заговорилъ онъ: — Iоханнесъ, — не подлая итальянская собака, за которой, дйствительно, зазорно быть замужемъ благородной абиссинк. Iоханнесъ — московъ, братъ тхъ славныхъ москововъ, которые укротили нашихъ лошадей, и другъ ихъ святыхъ хакимовъ (врачей). Московъ христiанинъ и вритъ такъ же, какъ и мы. Онъ чтитъ святого Георгиса, молится въ нашихъ церквахъ, а аббуна Петросъ во время своихъ наздовъ изъ Анкобера не брезгаетъ бесдой съ умнымъ московомъ…
Машиша слушалъ молча и казалось, что-то соображалъ. Абарра же продолжалъ свою трескучую рчь такъ быстро, что я едва поспвалъ слдить за нимъ и понимать его слова.
— Терунешь здсь будетъ хорошо. Iоханнесъ будетъ баловать ее, если ты только не оберешь его до послдней нитки. Iоханнесъ дастъ теб пятьдесятъ талеровъ и хорошiй клинокъ. Онъ женится, чтобы навсегда распроститься съ холодной Московiей и стать совсмъ, какъ мы. Посмотри, еще негусъ отличитъ его, и онъ станеть совсмъ monsieur Ильгъ, [12] первымъ лицомъ посл негуса. Разв худо было у Ильга его жен?
Note12
Monsieur Ильгъ, швейцарецъ, двадцать съ лишнимъ лтъ живущiй въ Абиссинiи — первый министръ Менелика.
— Да, ей жилось хорошо, пока Ильгъ не създилъ къ французамъ, и не привезъ себ блую жену.
— Э, другъ мой, что загадывать! Двушка уже въ годахъ. Ей пятнадцать лтъ. Хуже будетъ, какъ какой-нибудь простой ашкеръ украдетъ ее и обвнчается у аббы. Тогда и денегъ онъ теб не дастъ, и брака ты не расторгнешь!
Это убжденiе, казалось, поколебало ршимость Машиши, и лицо его стало мене угрюмо.
— Надо спросить у самой Терунешь. Хочетъ ли она идти за москова?
— Хорошо, спросимъ. А теперь выпьемъ-ка московскаго чаю, да араки (водки). Посмотри, какъ живетъ Iоханнесъ. Я бы худого для твоей дочери не посовтовалъ.
Горячiй чай, который подавалъ намъ въ жестяныхъ стаканахъ Лифабечу, варенье, леденцы, а главное ромъ и водка склонили Машишу въ мою пользу.
— Я вижу, — сказалъ онъ: — что Московъ хорошiй человкъ, но такъ дешево я не отдамъ за него свою дочь.
Абарра началъ торговаться, какъ торговался онъ изъ-за штуки матерiи, фунта сахара или старой шамы. Машиша сбавлялъ цну за свою Терунешь, но въ это воскресенье они такъ ни на чемъ и не ршили и ушли, покачиваясь и поддерживая другъ друга.
На другой день рано утромъ ко мн пришелъ Абарра и сказалъ, что, если я набавлю два ружья, то Машиша согласенъ отдать за меня дочь.
Посл этого приступили къ свадьб. Явились ко мн гости, «шумъ» квартала, въ которомъ я жилъ, одинъ тысяченачальникъ — кеньазмачъ въ темномъ плащ, какiе-то старики, нсколько ашкеровъ изъ гвардiи царицы Таиту, выпили массу тэча, поли несмтное количество инжиры; мн пришлось, по уговору Абарры, зарзать двухъ барановъ, при чемъ старики чуть не подрались изъ-за шкуръ. Машиша и Абарра напились почти до безчувствiя, и наконецъ, къ закату солнца разошлись, а старуха-мать Терунешь привела ко мн невсту. Къ ея приходу я приготовилъ ей подарки, бусы, шелки, кусокъ атласа и бархата. Она не врила своимъ глазамъ.