Две старые старушки
Шрифт:
Однажды утром она вернулась домой с каким-то свертком.
— Я тут нашла кое-что, — заявила она.
В свертке были матерчатые очки на черной прорезиненной ленте.
— В самый раз, — сказала она. — Еще бы стекла черные.
И она достала из сумки баночку черной краски и кисть.
— А еще я вот что купила.
Она закрасила стекла черным и надела очки.
— Ничего не вижу! — вскрикнула она. — Ты где?
— Я здесь, — сказала
Они кинулись друг другу в объятия.
— Ты сразу здорово помолодела, — сказала первая старушка.
Они обменялись поцелуем.
Первая старушка продолжала носить очки. Вторая водила ее из комнаты в комнату.
— Я их больше никогда не сниму, — сказала первая старушка.
— И не надо, — согласилась вторая.
В ту ночь ей казалось, что ей снова двадцать один, в точности как тогда, когда они впервые поцеловались.
Первая старушка была стара и необузданна в восторгах наслаждения.
Сердца их бешено колотились.
Потом вторая старушка долго лежала, уставясь в потолок, черные очки на груди, в то время как первая старушка покойно и размеренно дышала во сне.
«Как много народу умирает несчастными, — думала она. — Несчетно. Каждый второй. А подумать, так и вообще все. А мы вот нет!»
Она улыбнулась в темноте и кончиком пальца осторожно погладила стекла очков.
~~~
ДВЕ СТАРУШКИ.
Время от времени одна лысая старуха без приглашения наведывалась к ним.
— Случись, что одна из вас умрет, можно мне тогда вместо нее? — как-то раз поинтересовалась она. — Я такая одинокая.
Старушки не знали, что ответить, предложили ей чаю.
И вот однажды одна из старушек умерла. В полдень того же дня заявилась лысая старуха.
— Что, умерла-таки? — посочувствовала она. — Какая жалость…
Она огляделась и сказала:
— А что, может, мы…
— Нет, — отрезала другая старушка.
— Но мы же вроде договорились…
— Ничего мы не договорились.
— Ну как же, как же. Ты просто забыла из-за всех этих треволнений. А ведь худшее еще впереди!
— Тебе нельзя тут оставаться, — сказала вторая старушка.
Лысая старуха кивнула и уселась.
— Я хочу побыть одна! — всхлипнула вторая старушка.
— Ну так я пойду посижу в другой комнате, — согласилась лысая старуха.
Минут через десять она вернулась.
— А теперь можно с тобой побыть? — спросила она.
— Нет.
Еще через десять минут из другой комнаты послышалось:
—
Вечером она затащила вторую старушку в спальню.
— Надо бы малость отпраздновать, — сказала она, — я хочу сказать, от печали да радости один шаг, вот такусенький, с миллиметрик.
Она сама едва держалась на ногах и еле сумела повалить вторую старушку на постель.
— Согрей-ка постельку, — приказала она.
Вернувшись из ванной, она притянула к себе вторую старушку и поцеловала ее.
— Я стану тебя утешать, — пообещала она, — о, как я буду утешать тебя.
Она впилась в губы второй старушки и ощутила вкус крови.
— Это, пожалуй, чересчур, — отметила она. — Извини. — И чуть позже: — Ты любишь кусаться? Легонечко так, я имею в виду.
~~~
ДВЕ СТАРУШКИ сидели на диване. Они были утомлены, все косточки у них ломило. Они едва могли разогнуть спины.
Была середина зимы.
Одна старушка сказала:
— В сущности, совершенно ничтожную жизнь мы прожили.
— Да, — согласилась вторая старушка, — тут уж не поспоришь.
Первая старушка глубоко задумалась, потом сказала:
— А что, может, больше нам и ждать нечего?
— Нечего.
— А после смерти?
— После смерти нету ничего. А кто что другое рассказывает, тот сильно ошибается. Уж я-то знаю! — ее голос пресекся.
Она зашмыгала в платочек.
Вскоре после того они умерли в сравнительно умиротворенном состоянии духа.
К их вящему изумлению, после смерти все-таки что-то было: существовал загробный мир, имелся также и Бог, который незамедлительно потребовал их всецелого внимания к себе. Он вечно зяб, был хрупок здоровьем, недоволен своим существованием, то и дело оступался и постоянно все терял. У других мертвых душ он не находил никакого утешения и хотел только этих двух старушек.
— Эй, вы там! — кричал он без конца.
И они, как могли, старались ему помочь.
Но все было без толку. Он хворал все больше, чувствовал себя все несчастнее, падал все чаще и ушибался все сильней и, несмотря на все их заботы, превратился в отвратительного урода. Они не отходили от него. Новопреставленных собратьев они почти совсем и не видели.
«Словно все внезапно обрели вечную жизнь», — думали они с горечью.
Они продолжали заботиться о нем, но небрежно и безрадостно, таскали его за собой повсюду, то и дело где-нибудь забывали.