Две жемчужные нити
Шрифт:
Олеся хотела поблагодарить подруг, но в горле что-то застряло, и она не могла вымолвить ни слова. И, как рыба, лишь шевелила губами, ладонью смахивая вновь набежавшие слезы.
Потом бросилась к Анне Николаевне, та обняла ее, стала гладить по голове, словно ребенка, и Олесе стало тепло и легко, будто оборвался страшный сон и она сама не могла уже вспомнить, о чем он. Она ясно видела цех, веселых, бодрых, как всегда перед сменой, девчат, тесно обступивших ее. Подружки, казалось, боялись, что она вот-вот бросит их. Им так шли новые косынки! И вместо благодарности Олеся вдруг спросила:
—
Ткачихи переглянулись. Все были в новых косынках, а для Олеси не осталось. Еще миг — любая из них снимет и протянет свою косынку. Но откликнулась Анна Николаевна:
— Тебе не надо, дочка. Зачем тебе, чтобы те дубы всегда стояли перед глазами? И пастушки, которых разметало снарядом? Ты же все это видела…
— Видела, — вполголоса ответила Олеся.
Взяв девушку под руку, Анна Николаевна повела ее к станкам. За ними потянулись остальные ткачихи. Обозленный, опешивший Василий Бурый даже не успел подать команду о приеме смены. Не получилось у него: Ольгу — в один конец цеха, узлы вязать, Олесю — в другой. Не решился при парторге разлучить их. Только косо взглянул на Андрея Мороза и Павла Зарву, прижав два пальца к губам, что означало — перекур, ребята, пока бабы угомонятся. Чужая душа — темный лес. А бригадир любил даже в лесу ходить по хорошо утоптанным тропинкам.
Павел Зарва, наблюдавший эту сцену, поколебавшись, пошел за бригадиром. Андрей Мороз стоял посреди цеха, встревоженный увиденным и услышанным. Его поразило волнение и сочувствие ткачих. Олеся так откровенно и честно рассказала им о шелке, который решила купить на платье, несмотря на то что с деньгами у нее было туго. Гулко гудели станки, но в этом шуме Андрею отчетливо слышалось пение мотора «Ява», который завтра будет у него в руках. Эх, гуляй тогда душа на все румбы.
И на тебе. Встреча с девушками в универмаге. Словно ничего особенного не произошло. Ну, купила брак, так пойди и обратно возьми деньги. Так нет же, она номер свой увидала. И все пошло шиворот-навыворот. Андрей видел, как ткачихи той бригады, где работала раньше Олеся, с тревогой бросились к ней, с огорчением разглядывали материал.
Даже спокойного, равнодушного Андрея Мороза незаметно для него самого увлекли девичьи заботы об Олесе.
Вместе с девушками он тоже вздыхал, сочувственно покачивал головой, соображал, чем именно можно сейчас помочь Олесе? Может, купить у нее этот репс и подарить мачехе в день рождения? Нет. Олеся на это не согласится. А девушки могут засмеять. «Хорошо, что она не рассказала девчонкам, как я хотел отдать этот шелк в универмаг, всучить его продавцам, а Олесе вернуть деньги», — подумал парень. Он только теперь сообразил, что мог натворить. А ведь что-что, а совесть у него, кандидата в ударники коммунистического труда, должна быть чистой.
Андрей не заметил, как из-за этой истории отдалилась его давняя мечта и до боли родной голос чудесной «Явы», не раз уже во снах уносящий его в сказочный мир, вдруг стал глуше.
«Да, Андрей, не будет покоя твоей душе, пока ты не разберешься со своей совестью. Понадобился тебе мотоцикл, как же. Вынь да положь. Денег не хватает, вот ты… — Андрей потер лоб, будто это могло подсказать ему решение. —
Он огляделся, все работали. Тогда парень опрометью бросился к злополучному буфету. К счастью, там никого не было.
На столе стояли тарелки с бутербродами и студнем, в стаканах сметана, ветчина — порциями. Винегрет. Ливер, сырки в обертке. Квас и ситро. Для холостяков — это роскошь. Посредине знакомая тарелка с деньгами. Денег мало. Несколько бумажных рублей. Одна пятерка. Две трешки. Серебряные и медные монетки.
Андрей бросил на тарелочку рубль за сметану и колбасу, взял сдачу. И глубоко вздохнув, вдруг положил две десятки. Обернулся — у него за спиной стояли Василий Бурый и Павел Зарва. Они все видели. На столике — завтрак Андрея за пятьдесят копеек, а на тарелке двадцать рублей. В голове так зашумело, что парень даже не смог сообразить, что к чему.
— Так вот оно что! — воскликнул Василий Бурый. — Я давно уже, брат, ловлю, кто же это на даровщинку живет, да никак не поймаю. Разве твоя сметана да колбаса двадцать рублей стоят? Выходит, ты целый месяц ел в долг, а сейчас положил в кассу? Ловкач. Вот из-за кого нам не присваивают звание бригады коммунистического труда. Видали такого? Эй, кто там? Сюда! Я вора поймал…
— Я не вор! Вы не имеете права! — побагровел Андрей, растерянно хлопая глазами. — У меня денег не хватало. На мотоцикл собирал. Я же не вор. Положил весь свой долг. Все двадцать! Посчитайте. Я ничего не украл…
— Не украл? А целый месяц кто за тебя платил? Мы в складчину покрывали недостачу. Все девчата давали деньги. Эй, кто там? Сюда!
Павел Зарва, перекладывая из руки в руку новенький французский ключ, проговорил, сдерживая злость:
— Бригадир! Не устраивай шухер… И я тебе свидетелем не буду. Слышишь, Василий? Я очень тебя прошу…
— Не проси! И вообще уйди с дороги, коли сам такой. Шухер… Знаем, чем это пахнет и откуда взялось. Думаешь, если тюрьму закрыли, так и будешь гулять?
— Я бы огрел тебя, бригадир, за такие слова, но не хочу возвращаться туда, откуда вырвался. Ты меня можешь ударить, а я тебя — нет. Не поднимай шухер, прошу тебя, — выдавил Павел, загородив собой Андрея. — Он не виноват, раз сам признался.
Но на пороге уже выросли контролеры из браковки и с ними Марчук.
— Кто тут кричал? Что случилось? — бросился он к Василию.
— Да вот этот, — Василий нехотя указал на Мороза, — брал еду в буфете, как бы это сказать… в кредит…
— Так вот какие вы кандидаты в коммунистическую? Нет, голубчики. Сюда прежде всего надо прислать уголовный розыск, а уж потом думать о бригаде коммунистической. Вам нужен капитан Корзун, который убийц и бандитов ловит. Факт! Так и запишем. Ведь он же вор!
У Марчука за красным мясистым ухом торчал острый карандаш с пластмассовым наконечником. Марчук выхватил его, чтобы составить акт. В дверях испуганно перешептывались браковщицы из ОТК, не зная, что делать. Откуда обо всем узнала Олеся, неизвестно, но в этот момент она стремглав влетела в комнату.