Две жемчужные нити

Кучер Василий Степанович

Так, и только так, должно быть и в жизни, а не так холодно и горько, как было у несчастной Искры. Она хорошо знала: герой догонит девушку, они объяснятся и будут счастливы. Потом свадьба. А если нет, то поцелуются под занавес. Непременно поцелуются. Картина захватила Искру, она, сдерживаясь, тихонько вздыхала, легонько похрустывала пальцами, не зная, куда девать руки. А потом ее словно потянуло в бездну. Она забыла, где и с кем находится. То схватит горячей рукой Корзуна за локоть, то прижмется к его плечу, затаив дыхание, то дернет за рукав. Почему вы молчите?

Разве можно так спокойно глядеть на экран? Эта гордая девушка все еще убегает от парня, не понимает своего счастья. Что она делает, глупая?

Корзун положил широкую ладонь на пылающую руку Искры и медленно пожал ее, словно хотел успокоить.

Девушка встрепенулась, вырвала руку, на экране в этот момент герой снова ловил девушку. Искра тронула пальцы Корзуна. Эта игра рук продолжалась долго. Девушка мелко перебирала пальчиками, водила по его ладони мизинцем, словно гадала, иногда сжимала ладонь, если на экране парень целовал любимую. Свадьбы не было, и Искра отшатнулась, вырвала руку именно в ту минуту, как в зале вспыхнул свет. Не раньше и не позже.

Но тотчас увидела матросов, которые шли по проходу, и сама взяла Корзуна под руку, гордо шагая с ним в ногу. Шла, как невеста: не ступала, а плыла… Оглянувшись, не подслушивает ли кто, спросила:

— Отчего в жизни не бывает так красиво, как в кино?

— Что вы, Искра. В жизни все красивее и сложнее…

— Ничего вы не знаете, Иван Прокофьевич…

— Почему же я ничего не знаю?

— Потому что не знаете, — упрямо тряхнула головой девушка, снова сбрасывая шарф на плечи. — Откуда вам знать? Ведь вы не страдали и не искали любимую, как этот парень на экране? Нет. Я все видела. И как, простите на слове, вы смотрели равнодушно. И как чуть не зевнули, когда он целовал ее. Не искали вы своего счастья, Иван Прокофьевич, не горевали о нем. Верно? Или, может, я не угадала?

— Угадали, Искра, — вздохнул Корзун.

Девушка праздновала победу. Он, этот мрачный, неприступный следователь, у которого на первом плане служба, а уж потом дружба, признался в самом заветном. Недаром девушки прозвали его «служба-дружба». Служба есть служба, но не такой уж он сухарь, раз откровенно заговорил о личном и, верно, наболевшем. Надо ему посочувствовать, пожалеть, а не насмешничать. А может, и помочь. Ой, кто кому еще поможет?..

— Море! Поглядите, какое море! — схватила его за локоть Искра. — Давайте посидим немного…

— С удовольствием, — он подвел ее к каменной скамье за скалами и постелил белый, старательно отглаженный платок. — Садитесь… Правда, здесь излюбленное место влюбленных и мы будем им мешать… Сюда никто не ходит, кроме них… Неловко как-то…

— Подумаешь, — заважничала Искра. — Черт не возьмет этих влюбленных.

— Так-то оно так, но это старинный новоградский обычай. И никто еще его не нарушал.

— А вот мы нарушим. Пусть думают, что хотят. Садитесь. Зачем стоять? Такой красотой надо любоваться, жадно пить, как доброе старое вино…

— Вы пьете вино? — удивился Корзун.

— Немного и очень редко, — улыбнулась Искра. — Но сейчас

я вспомнила, что сказал Диккенс о старом, выдержанном вине… Да садитесь поближе, не бойтесь. Я не кусаюсь… Море! Какое море! Я никогда не видела такого… Вода светится.

— Идите сюда! — Корзун схватил ее за руку. И повел по камням к самому морю. Вскочил на валун, потянул за собой девушку. — Обмакните руки, Искра! Не бойтесь! Вот так…

И, опустившись на колени, погрузил в воду обе руки. Вытащил, поднял над головой. И они засветились зеленоватыми блестками, похожими на ночной блеск фосфорического циферблата. Большие, сильные руки, густо поросшие черными волосами, переливались мириадами огоньков, они мерцали, звали к себе. Искра потянулась, откликнулась на этот призыв! Высоко. Рукой не дотянуться до воды. Девушка мигом сбросила туфли, она была без чулок, и села на камень. Оперлась на сильное, крутое плечо Корзуна, звонко рассмеялась, болтая в воде ногами.

— Искупаюсь! Ей-богу, искупаюсь.

— Здесь нельзя. Пляж за вашей фабрикой. Завтра пойдем туда.

— А я хочу сейчас! Кто мне запретит?

— Милиция. Она на катерах…

— Ха-ха, подумаешь! Разве милиция вам не подчиняется? Вы ведь сейчас в прокуратуре работаете?

— Закон, Искра, есть закон. Он один для всех, — сказал Корзун.

«Вот оно что, — подумала девушка, — верно говорили подруги: сухарь он и есть, этот «служба-дружба». Настоящий сухарь. Недаром никто не вышел за него замуж! Для такого служба дороже жены. Ей-богу».

Она вздохнула, насупилась.

— Нашу скамейку заняли, — вывел ее из задумчивости Корзун.

— Ну и пусть! А где ваш платок?

— Там.

— Зачем же он там? Несите сюда, — приказала девушка. И сама удивилась своему поведению.

Он пошел покорно, словно ребенок. Принес и постелил на камни. Сели рядом.

Море играло и искрилось вокруг них, теплое, ласковое на поверхности, а в глубине — холодное, страшное.

— Теперь я знаю, — сказала Искра.

— Что?

— А то, что у вас все было наоборот. Когда вы говорите, что не искали свою девушку, не добивались ее, как тот в кино. Значит, девушка сама долго вас ловила, а вы удирали от нее. Она стремилась вам навстречу, как речка к морю, а вы бежали от нее все дальше… Так и море может высохнуть. Ну что, на этот раз угадала я или нет?

— Угадали, Искра. Все угадали, — мрачно ответил Корзун.

— Но почему? Зачем вы так делали? Это ведь преступление — мучать себя и других…

— Не знаю. Я хотел как лучше… На фронте я любил одну радистку. И она меня. Хотели пожениться. Но я подумал: «А что, если меня убьют? Одной вдовой на свете больше? Одним ребенком-сиротой? Зачем?» Этого я ей, конечно, не сказал. Но она почувствовала мои колебания, и мы разошлись…

— Жаль, — вздохнула Искра. — И больше никого не встретили?

— Встретил.

— И что? Снова колебались?..

— Должно быть, так… А потом этот шлагбаум на пути к Новограду. Все вечера там, а иногда и ночи. Еще война шла. Думал, после войны встречу. Не встретил.