Две жизни в одной. Книга 3
Шрифт:
За работой Мария и не заметила, как день пошел на убыль. Солнце катилось к горизонту раскаленное, красное. Незаметно подкрались сумерки.
Умиротворяющее время суток, когда хочется тихо сидеть, или молчать, или еле слышно переговариваться с собеседником. А так как такового не было, то Мария разговаривала сама с собой:
– Завтра, как встану, попробую затопить русскую печь. Надо же этот агрегат деревенского быта осваивать. Грибы пошли, сушить буду! Зимой для супчика сгодятся!
Вскипятив самовар, поев, что было из привезенных продуктов, используя еще не совсем очерствевший батон, Мария растянулась на широкой деревянной кровати. Подушки, одеяла, матрац были домашними.
– Хорошо-то как!
– думала Мария, уставшая от непривычной физической работы.
– Наработалась до полненькой катушечки. Тишина-то какая? Можно оглохнуть! Даже мышей не слышно!
– сказав все, что думала, вслух, Мария будто провалилась в тишину дома. Но во сне она слышала город с постоянным шумом, с трескотней, проникавшими через стены в квартиру, крики, нередко ругань, разговоры соседей, магнитофонную музыку, которая проникала по стоякам с вытяжками. А эти сигналки машин со двора? Бубнящие звуки охранных устройств? Вот от чего можно было сойти с ума, съехать разумом с собственной крыши! Но среди звуков, напоминавших о городе, во сне появлялось что-то новое, непонятное, какой-то неясный, чуть слышный шепот, ускользающие лица знакомых, которых Мария не видела много лет. Среди них лица близких, давно умерших родных.
Неясное пробуждение, граничащее с полусознательной явью: по дому, заполняя все его пространство, двигались тени. Руками они касались чисто вымытых стен, поверхности большого деревянного, добела отскобленного стола, печатной машинки, стоящей на нем. Покидая дом, призраки растворялись, словно уходили в заколоченную на стене дубовую дверь.
Занимался рассвет. Где-то одиноко пропел петух. Ему ответила тихим блеянием коза. Краешек раскаленного солнечного диска появился над лесом и осветил все, наполнив радостью нарождающийся день. Блеклый круг луны был еще виден, но это была уже не царица ночи - луна, сверкавшая в темноте черного неба, а бледный ее отпечаток на фоне небесно-голубого пространства. День зародился.
Встряхнув себя, Мария энергично соскочила с постели.
– Ну и сон! Сплошная явь!
– проговорила Мария.
– Кошку что ли завести? А то и поговорить не с кем? Сама с собой начну разговаривать.
Мария включила приемник. Знакомый голос московского радио извещал о погоде.
– Безоблачно, без осадков. И там и здесь! Нормальная погода!
– ответила диктору Мария.
– Совершенно верно, - у окна стоял Прокопыч.
– Извиняйте, что без стука, деревня неотесанная. Как спалось?
– Вроде... ничего...
– То-то и оно, что вроде, - усмехнулся дед.
– Ну, я пошел проведывать старушек.
– А почему вы в дом не заходите? Как будто чего-то боитесь? Я не кусаюсь!
– Да так. Не привык еще. Ну, я пошел.
– И Прокопыч тяжелой походкой старика ушел в туман, который все еще не осел и окружал дом.
– Чудно, - подумала Мария.
– Совсем люди одичали в этой глухомани! В дом боятся заходить.
Дни и полные сновидений ночи летели и летели вместе с листочками отрывного календаря. Раньше Мария думала: «Что можно делать, находясь на пенсии, живя в деревне?» Но на деле все было не так просто. Много времени занимал первобытный труд: печь истопить, дров заготовить и воды принести, почистить на реке посуду, сходить в лес, в поле. Да и желание посидеть за пишущей машинкой не покидало Марию. Вопросов возникало, хоть и местного значения, много. Ее интересовали эти необычные три старика, живущие в заброшенной деревеньке. Почему не уезжают в населенные деревни? Какими мыслями и делами живут? Одна только Пелагея была на виду, обрабатывала огород, пасла коз, заготовляла сено. Сама кормилась со своего подворья и соседей снабжала козьим молоком. Часто сиживала на своем высоком крыльце, всматриваясь вдаль, словно кого поджидая.
Евфросиния чаще находилась в избе или в лесу, никого к себе не приглашала. Прокопыч в большом пятистенке днем что-то стругал, сколачивал; выращивал картошку, кроликов, кур. В отличие от неразговорчивых старушек, был более общительным, но в меру. Говорил больше о своих дальних родственниках, что живут в зарубежье.
Лето набирало обороты. Мария думала о том, как попасть в город за припасами, заодно купить газовый баллон и плиту. В лесу зрели ягоды, требовали заготовки. И вот однажды в деревне появился трактор вместе с почтальоншей. Она привезла старикам пенсию, продукты: муку, сахар, разные крупы, подсолнечное масло, соль - то, что заказывали жители этой глухой деревушки. Кое-как уместившись на столь «комфортном» транспорте, Мария и уехала в соседний городишко.
Когда трактор затарахтел, окутав провожающих зловонным облаком, Прокопыч, подойдя очень близко к Марии, спросил:
– Вернешься, сударыня? Не передумаешь? Скоро наступят темные августовские ночи.
– Ну и что? Разве август не лето?
– удивилась Мария.
– До осени еще далеко. А мне надо в город.
– Лето, конечно... Но все же... Ну-ну, - только и добавил к сказанному Прокопыч, - как знаешь. Я предупредил.
– О чем?
– хотела спросить Мария, но трактор выкинул из себя такую серенаду, что мощным тарахтением заглушил последние слова старика.
Обратно в деревню Мария вернулась через три дня, прожив в маленькой гостинице уездного городка, если это можно было назвать гостиницей, упросив частника с машиной доставить ее и все прочее приобретение к месту жизни. Мужичишка всю дорогу чертыхался, плевался, пока ехали, ругал всех и всё за проклятые на Руси дороги, приговаривая:
– Ой, дамочка! Куда же ты забралась! Оттуда весь народ сбежал. Это же чертов угол!
Но остался доволен оплатой, даже в пристройке к дому подключил газовый баллон к плите, дав указание, как поступить со вторым, когда первый выйдет из строя. Но войти в дом наотрез отказался, потому что спешил вернуться в город.
– Как мало нужно человеку для того, чтобы быть счастливым?
– думала Мария.
– Живя со всеми удобствами, человек не замечает этого и печалится совсем из-за ерунды!
Мария ходила по избе и громко оповещала, глядя на деревянные бревенчатые стены:
– Быт устроен! Вот только батарейки для приемника оказались бы хорошими. Да свечи некоптящими! Да стекло линейное в керосиновой лампе не лопнуло бы!
На все восторги Марии дом отвечал тишиной и запахами старого жилища. Отворив окно и взглянув на ранее выскобленный до желтизны стол, обнаружила, что он вроде бы потемнел и чем-то испачкан. В правом углу дома, над деревянными лавками висела икона, а под ней горела лампадка. Еле заметный язычок пламени чуть колыхался от ветерка, влетевшего в распахнутое окно.
– Что это?
– удивилась Мария.
– Ни иконы, ни лампадки ведь не было? Дверь была заперта!
– и тут же усмехнулась.
– Что значит заперта? Ключ-то под притолокой, что над дверью со стороны крыльца. От кого тут что прятать?
На скамейке перед домом сидел незаметно появившийся сосед.
– Вы уж извиняйте, похозяйничал, решил войти, иконку повесить. Мало ли что. Человек, вижу, вы хороший.
– Больше ничего не сказав, ушел, тщательно закрыв за собой скрипучую калитку.
Береза, росшая перед домом, шелестела уже давно не липкими листочками.