Две жизни
Шрифт:
Уже взошло солнце, и туман, клубясь, словно попыхивая из гигантской трубки, стал быстро подыматься к небу, сгущаясь в облако. На высоте его подхватило сквозным ветром и погнало за реку, в таежную глушь.
Вышел из палатки Мозгалевский. На плече у него махровое полотенце. Освещенная солнцем, прикрывая рукой глаза, прошла к реке Ирина. Стала мыться неподалеку от меня. Рядом с ней расположился Соснин:
— Видел сон, будто я на учебных артстрельбах и нами командует Зырянов. Я ему говорю: «Ты же буровой мастер». А он мне: «Я, говорит, сейчас из тебя сделаю снаряд». И тянет ко мне руки. Проснулся в холодном поту.
Ирина словно и не слышала его. От воды ресницы у нее стали еще чернее, они прикрывают потемневшие, грустные, без веселых искорок глаза.
— Да брось ты переживать, — сердито сказал Соснин. — Был бы Аркашка парень, а то слизняк какой-то. Его в артиллерию, сразу сделали б человека!
Ирина слабо улыбнулась и сказала:
— Ты стал совсем рыжим, Соснин. Тебе не очень жарко?
— Готов сгореть, лишь бы ты улыбалась. Го-го-го-го-го! Главное — не унывать! Ни на минуту. Иначе гибель. Не унывать!
Ирина засмеялась. И вдруг все нарушилось.
— Ограбили! Ограбили! — кричал Вайя, носясь по берегу. Он махал длинными руками.
Рабочие выбегали из палаток, смотрели на него. Вышел и Костомаров.
— Замолчите! — крикнул он. — Кто вас ограбил?
— А я знаю? Костюм был в елочку, денег триста рублев, баретки желтые. Все накрыли!
К Костомарову подошел Зырянов.
— Заключенные Пугачев, Ложкин и Нинка сбежали, — сказал он и улыбнулся так, будто осуждал кого-то другого, только не их.
— Сбежали? — скорее удивленно, чем гневно, спросил Костомаров.
— На лодке сбежали, — сказал Зырянов. — Вернее, уплыли.
— Так это ж они мое и уворовали, сволочи! — завопил Вайя.
Поднялся шум. Каждый стал проверять свое имущество. Выяснилось, что вещи пропали не только у Вайи, пострадали и Перваков, и Афонька, и Погоняйло, даже у Баженова пропала новая рубаха.
— Вот тебе и Мишатка Пугачев, а ведь такой ласкобай, — покрутил головой Баженов.
— Установите, что пропало из казенного имущества, — приказал Костомаров Соснину.
— Есть! — козырнул Соснин и побежал проверять.
Я все это видел, все слышал и стоял как оглушенный. Я ничего не мог понять. Мишка Пугачев, этот хороший парень, хотя и осужденный за воровство, но честный, бескорыстный, совершил такое злое дело? Как же тогда верить людям?
— Помню аналогичный случай на кавказских изысканиях. Так там так обчистили, что одни палатки остались, — посмеиваясь, сказал Зацепчик. У него все цело. Поэтому он и спокоен.
— Из казенного ничего не обнаружено в отсутствии! — доложил Соснин.
— Что, все цело? — спросил Мозгалевский.
— Так точно!
— И сказали бы так, а то черт знает, и не поймешь сразу...
— Созовите рабочих, — велел Костомаров.
— Есть созвать рабочих! — Соснин побежал к палаткам.
Через десять минут все рабочие были в сборе. Костомаров пристально всмотрелся в лицо каждому.
— Вот что, — сказал он, и голос у него стал жестким. — Мы едем выполнять большое, нужное стране дело. В этом глухом краю пройдет железная дорога. Для нее мы должны изыскать трассу. Нам эту работу доверила партия. И никто не сорвет нам это ответственное задание. — Он помолчал и продолжал еще более сурово: — Здесь нет милиции, нет суда, но здесь мы — коммунисты! И мы сумеем справиться с теми, кто будет нам вредить! Сегодня сбежали трое. Украли у наших товарищей вещи. Они будут пойманы. Но не о них речь. Я спрашиваю, есть среди вас такие, кто не хочет работать? Говорите! Я отпущу. У нас впереди большой путь, и только честные, сильные будут нужны.
Он замолчал. Молчали и люди. И вдруг, впервые за все время пути, я понял, какое же на самом деле большое и ответственное дело выпало и на мою долю. Только честные, только смелые, только сильные нужны изыскателям.
— Что ж вы молчите? — спросил Костомаров.
Молчали.
— Никто или притаились?
— Да что ж это вы, товарищ начальник, так с нами говорите, — подымаясь с корточек, сказал Перваков. — Если сбежала сволочь, так, по-вашему, и все остальные вроде них, что ли? Как же так можно грязнить всех... — Внезапно он замолчал и растерянно оглянулся.
С реки доносилась песня, веселая воровская песня:
А через речку, а через Волгу, А скоро мост построится. А разрешите, а уркаганы, А с вами а познакомиться!Пел Нинка.
— Едут! — закричал Соснин и захохотал. Произошло замешательство. Кто-то протяжно свистнул. Все подошли к берегу.
— Э, стой! Куда? Ребята! — закричал Перваков.
Все оглянулись и увидели Вайю, пробиравшегося к палаткам. Вайя остановился. Глядел исподлобья, растерянно улыбался. На него смотрели враждебно и холодно.
— Чего вы, ребята? Хотел за табачком сходить...
— Успеешь, сходишь, — глухо сказал Афонька и встал с ним рядом.
Лодка пришла к берегу. Мишка выскочил первым. Виновато улыбнулся:
— Думали, быстро обернемся, успеем до отъезда, а задержались. Глубоко там... Вот ящичек и трубы достали...
Нинка подошел к Ирине и, ставя у ее ног теодолит, сказал:
— От трусов. — И подмигнул.
— Заело, — сказала Ирина и засмеялась. — Спасибо, ребята!
Соснин был очень доволен Нинкой. «Прицел точный», — похохатывал он.
А через несколько минут происходила иная сцена. Били Вайю. В его мешке нашли все украденные вещи. Он первым обнаружил, что нет Мишки Пугачева, Нинки, Ложкина, и решил, что они сбежали. И под их марку украл тряпье у своих товарищей. Били его молча. Баженов не рукоприкладствовал, простил. Но не простил Костомаров. Он дал ему расчет и в тот же день отправил вниз.
...Караван продвигался вдоль правого берега, вплотную поджимаясь к высокому утесу. Вдали зеленые, словно одетые в бархат, сопки. Тихо. Но с прежней яростью мчит свои воды Элгунь. От дождей все выше вода.