Две жизни
Шрифт:
Я лег. Но долго не мог уснуть. Таежник опять храпел, а я думал о том, как удивительно может сложиться жизнь человека. Уйти от людей. Отрешиться от всего. Что это — жизнь или небытие? Ради чего же тогда жить? Ради охоты? Но Назарка не жаден, он бьет, только чтобы прокормить себя, обеспечить необходимым для жизни. У него пусто в зиме. Он нищий? Нет, у него все есть, но самое необходимое. Так и не разобравшись в этом человеке, я уснул.
Разбудил меня Назар Илларионович.
— Иди, светает уже, мозжит, — сказал он.
Сквозь стекло смутно просачивался тусклый дождливый рассвет.
— Вот так иди, — махнул таежник рукой на юг.
— А вы откуда знаете?
— А я и тебя знаю. Всех знаю. Видел на берегу, когда еще приехали. Человек утонул у вас...
— Да. Бацилла...
— А другой не захотел спасать его.
— Он спасал его, но не успел.
— Нет. Тот звал его. Долго звал. А другой не хотел спасать, плыл к нему, держал оморочку шагах в пяти от него. Тот звал: «Пугач, спаси!», а другой не хотел спасать, молчал.
— Да не может этого быть! — чуть не закричал я.
— Это так. Мир велик, а людям жить тесно. Ну, иди. Опять стреляют. Ищут тебя. Весь порох переведут
Я пошел. Скоро совсем рассвело, и я зашагал быстрее, делая на ходу заметы: ломая ветви, чтобы потом легче было привести к началу участка наш отряд. И все время думал о Бацилле и Мишке Пугачеве. Не верить Назарке я не мог. С какой стати он будет наворачивать на человека? Но и поверить было трудно.
В лагере был переполох. Конечно, не все волновались, но Мозгалевский, оказывается, не раз дергал себя за усы, называя дураком за то, что рискнул послать меня одного. Как только я появился, сразу же подбежала Тася.
— Алеша! — Она смотрела на меня, и я видел в ее глазах слезы. — Мы тут измучились из-за тебя.
— И совсем зря, — не останавливаясь, сказал я.
— Коренков, попрошу! — махнул рукой Мозгалевский. Голос его был казенен. — Что случилось?
Я рассказал, как искал и нашел полевой пикет, как повстречался с таежником.
— Все это замечательно, но почему вы не вернулись вчера в лагерь?.. Ах, вот что! Вам было интересно послушать болтовню старого отщепенца. И вы что же, поверили ему? А если он скрывается от милиции, тогда как? Если он вредитель, тогда что вы скажете?
— Ну почему же...
— Почему же? Потому что надо заниматься делом, а не болтовней! По вашей милости с выходом на работу опоздали на дна часа. Прошу, ведите!
И я повел. Вести было легко, помогали заметы.
— Вы что, «Красная стрела»? Нельзя так. Надо идти медленно.
— Хорошо, Олег Александрович, — ответил я и пошел медленно.
Не прошло и часа, как я уже опять был у зима. На старом месте курился примятый костер. Серая струя дыма, извиваясь и раскачиваясь, поднималась к небу.
— Назар Илларионович! — крикнул я.
Но он не отозвался.
Наверно, на охоту ушел, сказал я и прошел в зим. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: таежник ушел совсем. Кроме пустого открытого ларя, в зиме ничего не было.
— Ну что вы на это скажете? — спросил, входя, Мозгалевский.
— Он говорил, что уйдет...
— Говорил. Он не только говорит, но и делает. Однако запах здесь... Тьфу!
Мы вышли из зимовки. Мне было почему-то грустно...
Мозгалевский с Покотиловым стали проверять план привязки рекогносцировочного хода, провешили линию, отбили угол. Просека за три года заросла, и ее пришлось подчищать. Выяснилось — план неточен.
— Этого следовало ожидать, — сказал Мозгалевский, но почему следовало — не объяснил.
...До сих пор самолета нет. Мозгалевский жалеет, что с Сосниным не отправил еще и лодку, побольше бы можно привезти продуктов. Решил отправить вдогон. К тому же и случай представился: Нинка заявил, что «ребятки работать отказываются, покуда не будет жратвы и табаку». Таких ребяток набралось девять человек.
— Чудненько! Вот они и поедут за продуктами, или, как вы выражаетесь, за жратвой.
— Не вернемся! — заявили ребятки.
Им, конечно, на всякие изыскания наплевать, но и нам такие рабочие не нужны. Мы эту девятку давно поняли.
— Можете не возвращаться! — сказал Мозгалевский.
— А мы тогда не поедем!
— Нет, поедете!
— А пропади она пропадом, вся ваша экспедиция, — вскричал Нинка, — сгори она!
— Всем жуликам накажу не ездить к вам! — крикнул Юрок, черноглазый увертливый татаренок.
Быстро собрав свое барахлишко, жулики сели в лодки и оттолкнулись от берега.
— А эвон, эвон, а догоните, а эвон, эвон, а побежал! — запел диким голосом Нинка, выводя лодку на середину реки.
Течение подхватило ее, и уже через минуту не стало ни слышно, ни видно уехавших вниз. На свободе им быть недолго. У Герби их перехватят и отправят в лагерь.
Сегодня впервые с утра и до вечера работал техником-изыскателем. Быстро летит время. В работе забываешь, что с утра ничего не ел, шея и лоб разодраны от расчесов; накомарник я утопил еще в пути, и теперь мошка постепенно пожирает меня. Забываешь и то, что самолета нет вторую неделю.
За ужином от Шуренки я узнал неприятную новость: заболел Яков.
— Что с ним?
— Рвет его... Горит весь. И доктора нет, что это за экспедиция...
Олег Александрович высказал предположение, что у него энцефалит.
— Вы думаете, у него энцефалит? — встревоженно спросил Зацепчик. — Яков болен энцефалитом?
— Вполне возможно, — ответил Мозгалевский, посасывая свою носогрейку. В этих местах три года назад была среди изыскателей вспышка энцефалита.
— Надо принимать какие-то меры, — задергался Зацепчик. — Сегодня клещ укусил Якова, завтра вас, Олег Александрович, а затем, может, и меня. Так нельзя. — И стал осматриваться, как будто всюду ползали клещи.