Двенадцать шагов фанданго
Шрифт:
Вздрогнул, осознав, что Жан-Марк, видимо, готовил для меня как раз такую участь. Было слишком поздно разыгрывать глупые психологические игры для скучающих людей, поэтому я решил проявить инициативу.
— Скажи мне, — попросил я. — Там, в отеле, что она имела в виду, когда говорила, что они заключили сделку?
Бенуа усмехнулся и покачал головой.
— Как, черт возьми, тебе удалось найти такую птичку, как эта? — ответил он не по существу моего вопроса.
Проехали выбеленный белой краской полицейский пост с железной изгородью. Я заметил, как мимо фургона пронесся дорожный знак с надписью: «Будьте внимательны, буйволы», испещренный выстрелами из дробовика. Бенуа не увидел его. Сплюнул табачную слюну прямо на ветровое стекло, засиженное насекомыми.
— Я
— Она, очевидно, получила не все, чего хотела, — пробасил он.
Меня так и подмывало спросить его, давно ли он общался с женщиной, отношения с которой продолжались дольше, чем сохранялись его деньги, но решил не расходовать нервы на обсуждение этого вопроса.
— Так что это была за сделка?
— Лучше не спрашивай, — посоветовал он.
— Почему? Разве это испортит мне ночь?
Он повел плечами, как вышибала:
— Конечно. Это смерть для тебя.
После того как он рассказал о сути сделки, я понял, что он был прав. Больше знать нечего не хотелось. Они обнаружили Луизу в баре, разодетой, проводящей время без определенной цели. Жан-Марк поздоровался с ней, как старый приятель. Он воспользовался своим добродушием и ее шокирующим молчанием, чтобы шепнуть ей на ухо нечто столь приятное, что не доводилось слышать другим клиентам. Он оплатил ее выпивку, и они уединились в отдельном номере. Бенуа потягивал пиво и следил за столом регистрации. Как только конторка опустела, он поднялся по лестнице, оставив арапчонка караулить улицу на подступах к отелю. Наверху Бенуа обнаружил Луизу и Жан-Марка, занятых серьезными переговорами. Жан-Марк благодарил Господа за то, что обнаружил Луизу в баре одну. В его планы входило взять ее в качестве заложницы для обмена за возвращение его собственной добычи. Луиза отвергла этот план как негодный. Это был слишком жесткий план, не оставлявший простора для маневра сторон. Как деловое соглашение он был сложен, она не могла сработаться с ним на таких условиях. Вместо этого Луиза предложила свой план. Она разузнает у меня, где зарыт наркотик, и приведет Жан-Марка к этому месту. В обмен он передаст ей пятьдесят процентов закладки, а затем убьет меня. Жан-Марк отверг ее условия как смехотворные, и я был склонен согласиться с этим. Пятьдесят процентов составляло два с половиной кило. Он сказал, что десять процентов — самое большее, что он может предложить, и Луиза, к его удивлению, согласилась на это предложение, но только при условии, что он пристрелит ее лживого дружка-подонка. Сцена в ванной комнате — изобретение Луизы. Она видела ее в каком-то черно-белом фильме, где так поступали с Монтгомери Клифтом. [22] Арапчонок ворвался к ним в комнату через час или чуть позже. Он засек меня плетущимся по улице и напевающим песню «Райский город». Когда я вставлял ключ в замочную скважину, они уже были готовы меня встретить.
22
Монтгомери Клифт — американский актер.
Рассказчик упустил одну деталь, одну темную и важную деталь. Я спросил:
— Кто из вас бил ее?
Бенуа провел языком по зубам.
— Не я, — ответил беспечно. — Она на самом деле тебя ненавидит, ведь так?
— Знаю, — сказал я.
Она возненавидит меня еще больше, когда окажется в доме Антонины ла Буэны и обнаружит там пустой шкаф. Я еще не продумал, каким образом разыграю свой козырь, но он был у меня в руках как единственное мое достояние. Я чувствовал, что надо возмутиться ее предательством, но испытывал только смятение. Ее обман выглядел слишком хорошо продуманным, слишком хорошо разработанным, чтобы быть всего лишь следствием нашей ссоры в отеле. Луиза нуждалась во мне, хотя бы как в дилере. Никто не мог заменить меня в реализации тех условий, на которых она действовала, а она была достаточно сообразительна, чтобы оценить нужное средство. Ликвидировать меня не имело никакого смысла, и меня интересовало, дадут ли они мне
— Именно ты собираешься сделать это, не так ли?
Он смотрел в ночь. Я видел, как поднимаются волосы на его затылке, словно шерсть терьера, припертого к стенке.
— Ты собираешься меня прикончить, — повторил я. — Признайся.
Он опустил стекло на дверце и подставил лицо теплому ветру, обтирая потный лоб темным рукавом ночи. Я улыбнулся: инсценировка, мелкая циничная уловка.
— Давай, Бенуа, признавайся. Ты ведь собираешься меня убить. — Я затянулся сигаретой и пустил дым сквозь зубы. — По крайней мере, будь мужчиной, признай это, ты, подлый трус.
Бенуа долго смотрел на меня, затем вскрыл новую пачку сигарет.
— Может, тебе лучше, — сказал со вздохом, — продолжать шоферить, а?
Я почувствовал, как сжалось мое сердце, а внутренности похолодели. В ближайшее время этот субъект собирался поднять свою пушку и упокоить меня навечно. Каким смехотворным и абсурдным это ни казалось, столь печальная участь была для меня реальной. Язык прилип к нёбу, и по мере того, как в кабине темнело, я чувствовал: воздух становится все более разряженным из-за нехватки кислорода. Подобно пьяному пловцу-полуночнику, начал с трудом ловить воздух, неожиданно и со страхом осознав, что заплыл за зону освещения береговыми огнями и не мог вернуться обратно.
— Увеличь скорость, — скомандовал Бенуа. — Держись к ним ближе.
Я нажал на газ и медленно покачал головой. Это было мое первое столкновение с опасными преступниками в течение более пятнадцати лет периодического злоупотребления наркотиками и нарушения закона. Казалось неадекватным и несправедливым, что я подвергся столь беспощадной каре за свое первое, фактически, преступление.
— Ты знаешь, что это несправедливо, — пожаловался я Бенуа. — Я не знал, что порошок принадлежит Жан-Марку. Он, черт возьми, не спрашивал о нем, а я должен погибать ни за что…
Неожиданно я исчерпал запас слов из-за захлестнувшей меня волны жалости к себе и впервые за долгое время, насколько помню, начал хныкать. Мысль о том, что я должен умереть, напоминала произведение абстрактного искусства уровня «Святого семейства»): ее можно было рассмотреть, обдумать и понять со стороны, но вблизи она теряла смысл и была способна привести в замешательство. Моя гибель означала разрушение, уничтожение Вселенной, и это не поддавалось разумению. Разум умолк ради самосохранения, и я почувствовал, как мне неудобно сидеть на своем месте из-за того, что мое тело сжимается.
— Это несправедливо, — бормотал я.
Бенуа пожал плечами. Он полагал, что мои проблемы его не касаются.
— Ты не должен убивать меня.
— Ты не должен был рассказывать той безумной сучке, где зарыт порошок. Ты мог рассказать об этом нам. Честно говоря, ты действовал в этой ситуации как большой дурень.
— Ты все еще собираешься меня прикончить.
Бенуа не ответил, но он подал мне мысль. Я мог вытащить ковер из-под красочных туфель Луизы и сообщить Жан-Марку подлинное место хранения кокаина, но это вовсе не значило, что мне сохранили бы жизнь. Жан-Марк не будет желать покончить со мной до тех пор, пока не заполучит кокаин в свои руки, а это должно случиться в отдаленном месте, где он сможет легко меня прикончить. Теперь, когда Луиза проявила свою подлинную суть, я мог больше не поверять ей свои интересы. Единственная возможность, при которой я мог передать Жан-Марку кокаин и остаться жить, заключалась в совершении акта передачи при свидетелях. «Мне придется выступить вместе с Гельмутом», — подумал я с сожалением.
— Должен быть другой путь выпутаться из этого, — возразил я, не обращаясь, собственно, ни к кому. Никто и не ответил.
Я опустил стекло дверцы и позволил ночной тьме проникнуть в кабину. Тьма смешалась с темными мыслями в моей голове, мысли предлагали увлечь с собой в могилу и Бенуа, наскочив на бешеной скорости на придорожный валун. Подобные идеи не отвлекали.
— Почему именно меня следует пристрелить за это?
— Не тебя, — пробормотал Бенуа.
— Но ведь именно я на прицеле, разве не так?