Дверь в полдень

Проскурин Вадим Геннадьевич

Колян раздосадовано помотал головой и спросил:

— А у тебя никогда не бывало такого чувства, что ты знаешь, что поступаешь неправильно, но все равно продолжаешь так поступать, а почему, сама не знаешь?

— Конечно, бывало, — улыбнулась Елена. — У каждого человека хотя бы раз в жизни бывает запой. А у большинства людей и не один раз.

— Да я не о том! Я об общем настроении, даже не настроении, а состоянии души, что ли…

Елена вдруг посерьезнела.

— Это один из самых известных психологических парадоксов, — сказала она. — Человек послушно роет себе могилу, потому что боится получить прикладом по почкам. Другой человек сидит в заложниках у террористов, террорист забывает рядом с ним автомат,

человек сидит и ничего не делает, потому что боится, что его убьют. Но его все равно убивают. Еще один человек, наркоман, колет себе очередную дозу, хотя знает, что каждая новая доза приближает цирроз печени. В двадцать восьмом веке я читала одну статью, ее написал кто-то из коллег москомпа, он писал, что у людей в мозгах есть программы, как у компьютеров. Люди считают, что свободны в своих мыслях, но реально их свобода начинается только там, где заканчивается работа программ. Ты можешь сколько угодно думать, что принимаешь решения сам, но на самом деле все решают твои программы. Из внешней среды приходит сообщение, программа запускает обработчик события и ты делаешь то, что программа тебе предписывает. Есть деньги — надо потратить. Баба дает — надо трахнуть. Обидели — надо дать сдачи. Получил какую-то возможность — надо ей воспользоваться, пока не поздно.

— Программам подчиняются все люди? — спросил Колян. — Или только всякие придурки необразованные? У тебя программ, надо полагать, нет?

— У меня тоже они есть, — вздохнула Елена. — Я ничем не отличаюсь от других людей, если не считать того, что я понимаю то, что большинство не хочет понимать.

— Тогда почему ты не остановишь свои программы? Раз ты понимаешь, что они ограничивают твою свободу, может, их нужно просто остановить?

— Думаешь, это так просто? Чем больше об этом думаешь, тем труднее что-то менять. Если подходить к делу отвлеченно, без эмоций, то мне сейчас надо спокойно сидеть в двадцать восьмом веке и ждать, пока москомп закончит перестраивать мое тело. Но я не могу спокойно ждать, я зверею. Меня бесит, что вокруг все чужое, что я чужая для всех, меня раздражает множество разных вещей, по отдельности они все мелкие и незначительные, но когда их так много… Да что я тебе все это говорю? Ты ведь и сам все понимаешь.

— Понимаю, — согласился Колян. — Я все понимаю, кроме одного — что мне с этим делать.

— Ничего не делать. Принимать себя таким, какой есть, вместе со всем дерьмом на дне души. Мы, люди, привыкли считать себя венцом вселенной, но на самом деле мы такие же, как лемминги, которые бегут по тундре огромным стадом сами не знают куда, потому что у них есть программа — когда кто-то бежит, надо бежать в ту же сторону. Мы отличаемся только тем, что наши программы сложнее. Это не хорошо и не плохо, это просто так. Это объективная реальность, можно воспринимать ее по-разному, но от твоего восприятия ничего не изменится. Неважно, что ты думаешь о своих программах, твои мысли ничего не изменят ни в окружающем мире, ни в твоей собственной душе. Важно только одно: не забывать, что твои программы — это тоже часть тебя. Нельзя познать себя полностью, нельзя заставить себя быть таким, каким хочет быть какая-то часть тебя. Как бы ты ни пытался их скрыть, потайные закоулки души все равно когда-нибудь вылезут наружу и к этому надо быть готовым. Не для того, чтобы получить какую-то дополнительную свободу, а для того, чтобы потом, когда ты спросишь себя, какого хрена ты ведешь себя как идиот, чтобы у тебя был ответ. Который, впрочем, тебе не поможет.

— Тогда к чему весь этот пафос? — спросил Колян.

Елена печально улыбнулась и хотела что-то сказать, но тут в недрах пульта пропиликала мелодичная трель. Елена окинула экраны быстрым взглядом и сообщила:

— Облом. Роботы не обнаружили ни Вахидова, ни Насхакова, вообще никого из важных фигур. Есть, правда, Хасан, но это уже совсем несерьезно. Впрочем…

Елена осеклась на полуслове, сформировала виртуальную клавиатуру и зашевелила пальцами в воздухе. Колян попытался понять, что она делает, но картинки на экранах менялись слишком быстро. Кажется, она выстраивает из летающих роботов что-то вроде сети…

— Что ты делаешь? — спросил Колян.

Елена на секунду отвлеклась от клавиатуры, посмотрела на Коляна затуманенным взглядом и сказала:

— Сам подумай. По-моему, решение очевидно.

Еще немного повозилась с роботами и добавила:

— Найди укромное место где-нибудь в окрестностях и сажай тарелку. Нам придется немного подождать.

Далее она надвинула на лицо щиток шлема, отстегнула ремни и прыгнула. В невесомости прыжок получился очень высоким и невероятно красивым. Зрелище испортил ветер, внезапный порыв бросил Елену в сторону, ее тело вышло из стержневой зоны, попало в компенсационную зону и рухнуло вниз с вдвое большим ускорением, чем свободно падающий камень. Колян осторожно перегнулся через борт тарелки и попытался проводить Елену взглядом, но не смог разглядеть ее на фоне земли. Не иначе, стелс-режим включила.

Колян вывел на дисплей карту и стал искать место для посадки.

2.

4D… 5D… 6D…6C… 7C… 8C… 9C… AC… AD…

Мстислав вытер пот со лба. Все прошло удачно, они обошли обе опасные точки за шестнадцать лет до.

— Можете расслабиться, — сказал Мстислав. — Мы прибыли на место.

— А я бы не сказал, что пора расслабляться, — сказал Еремей.

Мстислав проследил направление его взгляда и непроизвольно потянулся к сабельной рукояти.

— Это еще ни о чем не говорит, — неуверенно произнес он.

— Впрямую не говорит, но намекает, — уточнил Еремей. — Когда ты был здесь в прошлый раз, тропа уже была?

— Не было тропы. Но нет ничего удивительного, что она появилась. Рано или поздно сюда приходят все путешественники во времени, это одно из самых поздних времен, в которые можно попасть.

— А дальше что? — заинтересовался Святослав.

— Силовой колпак. Если хочешь, поспрашивай потом у москомпа, а сейчас, извини, я объяснять ничего не буду — слишком долго. Москомп!

Откуда-то из кустарника ответил негромкий человеческий голос:

— Приветствую тебя, Мстислав. Если пройдешь пятьдесят метров по тропе, увидишь телепортационную кабину. Твой дом пока не занят. Прикажешь его расконсервировать?

— Давай. А откуда здесь тропа? Так много путешественников?

— Нет, путешественников немного. Тропу протоптали мои роботы. Они носят информацию в двадцать третий век и обратно.

— Зачем? — недоуменно спросил Мстислав.

— Я пытаюсь подключить к нашей глобальной сети компьютеры двадцать третьего века. Кстати, что сейчас там происходит?

— Все нормально, — сказал Мстислав. — К нам никто не приставал.

— Врешь, — заявил москомп.

Он произнес эти слова спокойно и вежливо, без малейшей угрозы, но с непоколебимой уверенностью. Мстислав немного смутился.

— Не вру, а недоговариваю, — уточнил он. — Двадцать третий век большой. В той его части, где мы были, все спокойно, а там, где семь-добро-четыре и так далее, там совсем плохо. В прошлый раз на нас стражник напал.

— И как? — заинтересовался москомп. — Чем все кончилось?

— Отбились, — лаконично ответил Мстислав и поспешил перевести разговор на другую тему: — Тут со мной дядя мой, Святослав…

— Ух ты! — потрясенно выдохнул москомп. — Настоящий святой! В латентной фазе, правда… но так даже интереснее! Рад тебя приветствовать, Святослав Всеволодович, для меня большая честь познакомиться с тобой лично. Может, ты желаешь отдельные хоромы, более почетные?

Святослав смутился. Казалось, еще немного, и он начнет краснеть и шаркать ножкой, как красна девица перед поддатой дружиной.