Дверь в зиму
Шрифт:
И санобработка ультрафиолетом на входе и выходе.
В дальнем конце бункера пряталось второе ложе, попроще. Тоже с датчиками, нейрошлемом и блоками контрольных приборов: темных, со слепыми бельмами экранов. Вдруг «Vilion Medical» выйдет из строя? Техника надежная, немецкая, но мало ли…
И чего Мозгач с Семнадцатым носится? Да, ветеран. Да, герой войны. Но ведь он не один такой! Инвалид? Под простыней угадывались очертания двух культей: левой ноги выше колена и левой руки сантиметров на десять ниже локтя. Героев
Особое положение Семнадцатого интересовало Юрася с начала практики. Но не приставать же с расспросами к профессору?
Запрос в Гугл был делом времени.
Через два часа практикант Юрий Смоляченко откинулся на спинку кресла и устало потер слезящиеся глаза. Поиск результатов не дал. Пациентов-коматозников — инвалидов войны — в Украине насчитывалось одиннадцать человек. Семнадцатый не был уникален. Условия ухода и лечения выяснить не удалось, но пациент Мозгача явно находился в привилегированном положении.
Вот только Семнадцатого в Гугле не было. Ни единого упоминания.
Догадка о том, что Семнадцатый — родственник Мозгача, не подтвердилась. И сам профессор Стрижко, и вся его родня до седьмой воды на киселе легко гуглились. Никого, кто мог бы оказаться загадочным пациентом, среди них не обнаружилось. Что ж, изменим параметры запроса. Главное — правильно сформулировать поисковую фразу.
…Когда он снова вынырнул в реал, до конца смены оставалось двадцать три минуты. Их хватило на гигиенические процедуры с Семнадцатым. Углубленный поиск, новые запросы, изощренные формулировки, выдаваемые перевозбужденным мозгом — всякий раз Юрась упирался в глухую стену.
Семнадцатого не существовало. Никаких цифровых следов.
Укрывая пациента чистой простыней, Юрась задержал взгляд на давно заживших культях. И обозвал себя идиотом. Зациклился на коме, на профессоре, а про увечья Семнадцатого даже не вспомнил! Инвалидов в стране хватало, но зная, чего именно человек лишился; зная, когда; зная примерный возраст пациента; имея перед глазами лицо Семнадцатого для сравнения с возможной фоткой…
Сердце забилось чаще.
3
Степан
Он проснулся посреди ночи.
Медленно, сонно моргал, силясь разглядеть потолок хаты. Лежал без движения на спине, объят душной тьмой. Не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Чучело из отсыревшей соломы, таким и ворону не напугать.
Лег Степан затемно. Весь вечер латал издырявленную шершнями хату, сарай, грозивший развалиться. Амбару тоже досталось. Припасы не особо пострадали, но кое-что пришлось выбросить. Если шершни в съестное попали — пиши пропало. Гнить начинает. Тут главное — выкинуть поскорее, пока гниль дальше не перекинулась.
Как ты к хутору, так и он к тебе. Подправил, прибил, глиной да известкой замазал — через три-четыре дня все опять как новое. Не так быстро, как с землей, конечно: воронка от плевка во дворе уже затянулась. Земля сама справляется. А то, что людских рук дело, человечьей заботы требует. Поможешь — зарастет как на собаке. Чует хозяйскую заботу, навстречу тянется.
Временами, когда Степан просыпался разбитым, как сейчас, ему мнилось, будто все это — неправильно. Раньше было не так. Когда? Где?! В городе? Наверное. Он не мог вспомнить.
Снаружи рокотнуло, громыхнуло. Гроза, что ли? Сквозь муть бычьего пузыря в хату ворвался тревожный охристый отблеск. Высветил беленый потолок в паутинке трещинок, остывшую печь, стол с аккуратной стопкой мисок, древний рассохшийся стул, одежку на спинке…
Хата горит! Пожар!
Тело пробудилось. Степан вскочил с лежанки как подброшенный. Натягивая штаны, опомнился: нет, не пожар. Твари! Ночная вылазка! Прежде чудища не лезли из-за Мглистой Стены по ночам. Странно даже: нечисть, а предпочитает днем ломиться.
Спят они по ночам, что ли?
Босиком, в одних штанах, он выскочил на крыльцо, вгляделся в опасно шевелящуюся тьму Рубежного луга. Там тлело, искрило, неярко вспыхивало. Должно быть, чудище нарвалось на ловушку. Запоздало вспомнив об осторожности, Степан соскочил с крыльца и пригнувшись, побежал к укрытию — канаве позади плетня. Темень стояла кромешная — ни звезд, ни луны — но босые ноги сами находили дорогу. Могут ли чудища видеть в темноте? Чуять? Лучше на всякий случай отбежать подальше, затаиться.
Не успел он рухнуть в канаву, расчихавшись от поднятой пыли, как на лугу вновь рвануло. В багровых отсветах занявшегося пламени дергалась, корежилась незнакомая тварь. Угловатая, несоразмерно большая голова, приземистое тулово, а над ним — задранный вверх и вперед ребристый гребень с массивными, угрожающего вида шипами.
Это Степан частью углядел, частью угадал, пока тварь корчилась в огне. Зашкворчало, словно на лугу поджаривалась яичница — и из гребня твари с отчаянным свистом брызнули огнехвостые птицы.
Сделалось светло, как днем.
В рыжем свете Степан разглядел крадущихся по лугу чудищ: пять? шесть?! Горящий монстр окутался дымом, подсвеченным изнутри. Птицы разлетелись кто куда; там, где они приземлялись, вспухали жаркие шары. Адские яйца лопались с треском и грохотом; гасли. Некоторые гаснуть не спешили, и тогда на месте взрыва занимался пожар.
Горела опушка Буреломного леса. Горело за спиной Степана — хутор? Дальше? Горел клоп, в которого угодила шальная птица. В дыму двигались уродливые тени: отступали к Мглистой Стене, спешили убраться восвояси. Рвануло еще раз: кто-то угодил в ловушку.