Двери между мирами (Извлечение троих) (др. перевод)
Шрифт:
Его смерть будет хотя бы быстрой и в каком-то смысле милосердной, потому что она боится его.
А Эдди будет уготован первоклассный кошмар.
Казалось, он слышит отвратительное хихикание Детты Уокер: «Хочешь меня оприходовать, беложопый? Ты этого что ли хочешь? И не боишься старой негритоски-калеки?»
— Путь только один, — пробормотали губы Морта. — Один.
Дверь кабинета открылась, и внутрь заглянул лысый мужик в очках.
— Как у нас со счетами Дорфмана? — поинтересовался лысый.
— Что-то мне нездоровится. Думаю, съел что-то не то на обед. Мне, похоже, придется уйти домой.
Лысый
— Это, может быть, грипп. Сейчас как раз ходит инфекция, я слыхал.
— Может быть.
— Ладно… но при условии, что вы закончите с этом отчетом для Дорфмана завтра к пяти часам…
— Да.
— Потому что вы сами знаете, какую он подымает иной раз бучу…
— Да.
Лысый кивнул с несколько неловким видом.
— Да, идите домой. А то вы вроде как сам не свой.
— Это точно.
Лысый поспешно скрылся за дверью.
Он почуял меня, подумал стрелок. Но это еще не все. Они все боятся его. Не знают даже, почему, но боятся. И боятся они не зря.
Тело Джека встало из-за стола, достало кейс, который был в руках у Морта, когда Роланд вошел в него, и сгребло в него со стола все бумаги.
Роланд едва поборол желание еще раз оглянуться на дверь. Он не станет оглядываться до тех пор, пока он не будет готов рискнуть всем и вернуться.
Между тем, времени оставалось немного, а у него еще были дела.
Глава 2. ГОРШОЧЕК С МЕДОМ
Детта залегла в темной расщелине, окруженной скалами, точно толпою согбенных старцев, которые вдруг обратились в камень как раз в тот момент, когда решили поведать друг другу какую-то жуткую тайну. Она наблюдала за тем, как Эдди бродит вверх-вниз по склонам холмов, усеянных каменными обломками, и кричит до хрипоты. Прежний пушок у него на щеках превратился в бородку, и издали его вполне можно было принять за взрослого мужика, но когда он раза три-четыре проходил мимо нее (один раз он подошел так близко, что она при желании могла бы схватить его за ногу), было видно, что он всего лишь мальчишка, и к тому же усталый до чертиков.
Одетта его пожалела бы; Детта не чувствовала ничего — в ней была только тихая, сжатая как пружина готовность прирожденного хищника.
Когда она карабкалась сюда, у нее под руками что-то потрескивало, подобно палой осенней листве, а когда глаза ее попривыкли к сумраку, она увидела, что это не листья, а косточки мелких зверьков. Когда-то — давным-давно, судя по тому, как пожелтели эти кости — здесь, наверное, обитал какой-то хищник, вроде ласки или хорька. Должно быть, он выходил охотиться по ночам, к отстойнику, где кусты и деревья росли погуще, вынюхивая свою жертву. Убивал ее, пожирал, а остатки тащил сюда, в свое логово, чтобы доесть назавтра в ожидании ночи, когда снова можно будет выйти на охоту.
Теперь здесь завелся хищник покрупнее, и поначалу Детта думала, что она займется примерно тем же, чем занимался прежний здешний обитатель: дождется, когда Эдди уснет, а он почти наверняка уснет, убьет его, а тело притащит сюда. Потом, когда она завладеет и вторым револьвером, она доползет до двери — ждать возвращения Воистину Гнусного Мужика. Сначала она решила расправиться с его телом сразу же после того, как она оприходует Эдди, но потом рассудила, что от этого
Сможет она, интересно, заставить Гнусного Мужика взять ее обратно?
Может, нет.
А может, и да.
Если он будет знать, что Эдди пока еще жив, ей, может быть, и удастся его заставить.
Размышления эти вылились в одну еще более заманчивую идею.
Она была хитрой донельзя. Но при этом, хотя она и рассмеялась бы в лицо всякому, кто осмелился бы предположить такое, ей была свойственна и глубоко укоренившаяся неуверенность в себе.
Из-за этого последнего своего свойства, она подозревала первое в каждом, кто, как ей думалось, мог сравниться с ней по уму. И стрелок как раз попадал в их число. Она услышала выстрел и, поглядев туда, увидела, как от дула его револьвера поднимается тоненькая струйка дыма. Перед тем, как пройти через дверь, он перезарядил револьвер и бросил его Эдди.
Она понимала, для чего он это сделал: все равно какой-нибудь из отсыревших патронов да выстрелит, так что Эдди не останется без защиты. Она понимала и то, что в этом его великодушном жесте было послание и для нее (потому что Воистину Гнусный Мужик, конечно же, знал, что она наблюдает за ними; даже если б она вдруг спала, пока они с Эдди трепались, выстрел должен был ее разбудить): «Лучше держись от него подальше. У него боевое оружие в полной готовности».
Но бесы на то и бесы, что бывают весьма хитроумными.
Даже если это маленькое представление было разыграно для нее одной, не исключено и то, что что-то было еще на уме у Гнусного Мужика, о чем, как и было задумано, ни она, ни Эдди даже и не догадывались? Вряд ли Гнусный Мужик не сумел допетрить до такой простой вещи: если она увидит, что этот стреляет нормально, она, уж наверное, догадается, что и тот, который оставил ей Эдди, тоже должен стрелять.
Но допустим, он не сомневался в том, что Эдди уснет? Неужели он не сумел догадаться, что она только этого и ждет, чтобы тихонько стащить револьвер и спокойно вернуться в свое убежище наверху? Нет, просто не может быть, чтобы Гнусный Мужик всего этого не предусмотрел. Для беложопого он слишком смекалистый. Во всяком случае, достаточно хитрая бестия, чтобы сообразить, что Детта намерена оприходовать этого белого мальчика по полной программе.
Так что, может быть, Гнусный Мужик нарочно зарядил этот револьвер плохими патронами. Один раз он ее уже облапошил — почему бы еще раз не облапошить? На этот раз она тщательно проверила барабаны, чтобы там снова не было пустых гильз, и да, с виду они не отличались ничем от хороших патронов, но это еще не значило, что они таковые на самом деле. Может быть, он сделал так, что они все равно не выстрелят. В конце концов, он большой дока в оружии. Он вполне мог чего-нибудь там нахимичить. Ну конечно, он снова решил обвести ее вокруг пальца! Чтобы Эдди накрыл ее по-настоящему боевым револьвером. А как бы он ни устал, дважды он своей ошибки не повторит. На самом деле, он не повторит своей прежней ошибки именно потому, что устал.