Двое из будущего. 1901-...
Шрифт:
Ну а после, когда первый порыв танца угас, люди утомились и стали присаживаться на оббитые бархатом скамеечки. На балу звучала и мазурка, вальс и кадриль. Звучала русские песни, водили хороводы и плясовую. Организовано все по высшему разряду. И мы едва за всем успевали, только и делали, что меняли пленку и искали удачные ракурсы. Гоняли свои тележки вдоль стены, мешая отдыхающим парам на скамеечках, загораживая им весь обзор. Но, как ни странно, высший свет аристократии, сдержанно ворча на нас, даже и не думал вслух высказывать свое недовольство. Понимали, что не для себя стараемся, а для потомков, которые будут спустя столетия с дотошностью изучать давно прошедший бал.
В большом зале было шумно, громко, музыка, которой даровали свободу, с балконов устремлялась вверх, и оттуда стройным многоголосым
Народ стал уставать. Очень много танцев, очень громкая музыка. Люди сменялись на площадке, присаживались отдыхать, выходили подкрепиться в буфет. Они толпились, громко разговаривали, сновали туда-сюда и все время натыкались на наше оборудование. И теперь едва ли не каждый, спотыкаясь о рельсы, сквозь зубы ругался, а особо сановитые и уже в годах аристократы, вполголоса костерили моих нерасторопных помощников, что не успевали убраться с пути. Мы всем мешали. Оно и понятно. Желая подстраховаться и не упустить самые лучшие кадры мы прокинули полозья под операторскую тележку везде, где только было можно, а не только в танцевальном зале. По коридорам, по другим прилегающим залам, по лестницам. И специально огородили все красной бархатной лентой, чтобы никто за нее не заходил и не спотыкался. Но нет, приглашенные гости предпочитали ничего не замечать, сносили наши ограждения своими великосветскими задами, а затем еще и высказывали нам свои претензии.
Но мы работали. Молча, стиснув зубы, снимали, снимали и снимали. Я лично и двое моих свежеспелых оператора не слезали с аппаратуры, ежесекундно вылавливал интересные кадры, восторженные лица. Только и успевали менять пленку — едва зарядили, нажали на спуск, отсняли несколько минут и снова менять пленку. Помощники только и делали, что носились взад-вперед, подтаскивали свежие бобины и уносили отснятые. Мишка, следил за ними, чтобы те, не дай бог, не наступили кому-нибудь на волочащийся подол платья или не оттоптали князьям да баронам ноги. Сам им помогал оттаскивать коробки с отснятой пленкой и подкармливал меня и моих операторов вкусностями с царского буфета. Следил за всем, чем только можно было и относился ко всему вполне ответственно. И, следуя своей натуре, не забывал заводить новые знакомства. Видел его разговаривающего то с одним разряженным офицером, то с другим. Под конец бала заметил его рядом с Сумароковым-Эльстоном. Тот уже уходил, уводил свою супругу, что произвела фурор своим русскими танцами. Помог графу накинуть тяжелую шубу и сумел вручить ему письмецо, что он вчера вечером сочинил. Мишка так надеялся на этот бал и именно этого случая ждал, чтобы передать графу Сумарокову свое деловое предложение. Изложенное на двух страничках, довольно сухим деловым языком, он предлагал тому вложиться в производство радиоприемников и радиокомпонентом в частности. Предлагал тому поучаствовать своими деньгами в зарождении новой электротехнической эры. Главное сейчас, чтобы по приезду домой граф не забыл про наше письмо и ознакомился с ним следующим днем. Лишь бы прочел….
Бал закончился после полуночи. Гости уже устали, поникли, не было той веселости и торжественности в глазах, что была в начале. Но Николай и его супруга стоически выдержали испытание. За все время я ни разу не заметил на их лицах ни тени недовольства. Со всеми они были приветливы и снисходительны и, беседуя с гостями, многим предлагали отдохнуть, не перетруждать себя. И кто-то их советам последовал — людей под конец представления стало чуть меньше. Тот же Сумароков с супругой предпочли поехать домой, не дожидаясь финального фотографирования. Да, и после танцев последовало еще довольно мучительная процедура позирования. Как женщины со своими
– ----
Наверное, монтаж этого поистине грандиозного фильма будет мне сниться и через десять лет. Две недели безвылазно я просидел в маленькой комнатке за монтажным столом и, пересматривая материал, выбраковывал, вырезал, отбирал и склеивал. Забракованная пленка у меня просто валялась под ногами, мешалась, и уборщицы не успевали ее выметать. Как же сложно оказалось расставить фильм в хронологическом порядке. Ведь никакой хлопушки с хронометражом не было и в помине — попробуй, пойми в какой момент кружилась та или иная пара, а кто в это время незаметно нажирался в буфете. Тем более что и звука еще нет, что еще больше осложняет задачу. А перепутать нельзя — не дай бог возникнет недопонимание или еще хуже обиды. И забыть тоже никого нельзя, каждую аристкратическую макушку надо обязательно показать хотя бы общим планом. И вот, через две недели напряженного труда я выполз из тусклой конуры, болезненно щурясь и держась за голову. Мне тут же поднесли чашку крепкого кофе с молоком и порошок аспирина.
— Все, Димка, закончили мы с тобой это мучение, — устало сказал я своему помощнику. — Теперь не стыдно и самому Императору показать.
— Значит можно зарядить в проектор? — спросил меня, прошедший вместе со мной тяжелое испытание, молодой оператор.
— Копию сними сперва. А оригинал в архив. Завтра посмотрим, что получилось.
— Хорошо, Василий Иванович, — кивнул парень и намерился убежать снимать копию с пленки. Процесс довольно-таки незамысловатый, но крайне ответственный. Боже упаси напортачить — голову сниму не задумываясь. По идее надо бы мне проследить за тем как будет сниматься сначала негатив (лучше две-три копии), а потом с него и позитив. Боже, а так хотелось поехать домой и отоспаться.
— Ладно, Дим, ты иди, подготавливай все, — скорректировал я свое решение. — Я пока перекушу чего-нибудь, а потом мы вместе все сделаем. Окей?
— Окей, Василий Иванович, — по наитию ответил парень. Конечно, слова он такого не знал, да и я никогда его раньше не употреблял. Однако ж оно само собой вырвалось, а мой помощник с лету догадался о его значении.
На закрытую премьеру фильма император пригласил тех же самых людей, что и в прошлый раз. Около часа высокочтимая публика вглядывалась в мерцающий экран, выискивала знакомые лица. Шевелила губами, читая пояснительные титры. И когда все закончилось и свет в зале зажгли, Николай, чуть помедлив, поднялся со своего места. Следом за ним встала супруга, а потом и остальные. Но император властным движением руки посадил всех обратно.
— Что ж, господин Рыбалко, вы проделали весьма большую работу, — сказал он громко, повернувшись ко мне. — Подойдите.
Я, находясь почти в самом углу небольшого зала, немедленно сорвался с места. Быстрым шагом подошел, остановился на расстоянии полутора метров.
— Ваше Величество….
— М-да, господин Рыбалко…. Признаться, я не думал, что из этой затеи выйдет что-то путное. И я не хотел давать вам разрешение, но…, - он на долю секунды бросил взгляд на свою мать, — …но потом я передумал. И очень рад, что не ошибся в вас. Вы сотворили прекрасную синему, которая будет вдохновлять будущих монархов России. Теперь я это понимаю.
— Спасибо, Ваше Величество.
— Ваш талант несомненен, как и купеческая жилка. Весьма наслышан о ваших предприятиях и немалых доходах. Моя супруга находит занятным ваше изобретение нового радио, а теперь вот и синематограф, — он на мгновение замолчал, внимательно посмотрел мне в глаза. — Скажите, как вы считаете, эту синему можно будет показать широкой публике? Не вызовет ли у народа прошедший бал раздражение?
— Ваше Величество, я человек маленький и мне сложно судить о таких вещах, — император согласно кивнул, — но если вас интересует мое мнение, то я не считаю, что это вызовет раздражение у населения. Мне кажется, что скорее наоборот — это только укрепит ваше влияние.