Двое из будущего. 1901-...
Шрифт:
— Каким же образом?
— Народ увидит вас живым. Не картинкой на фотографии, не портретом на стене, а реальным человеком. Он увидит, что вы, как и они можете веселиться и печалиться.
— Ну, печали-то там мало, — промолвил он. — То есть вы считаете, что я должен показать вашу синему народу, потому что они меня не знают? Считают меня этаким сухарем с короной? Так?
— Нет, что вы, Ваше Величество, я не это хотел сказать, — начал оправдываться я, удивляясь логике Николая. — Я хотел сказать, что вы и так популярны в народе, но этот самый народ не видит вас вживую. Ему не хватает…, мне трудно подобрать правильные слова…. Я б сказал, что Вашему Величеству не хватает…, о боже…, пиара.
— Простите, чего?
Как же объяснить в двух словах мою мысль? Произнесенный мною американизм попытался скудоумно расшифровать:
— Мы с компаньоном называем
Николай как-то недовольно повел подбородком. Непроизвольно потрогал бороду, сдвинув брови, посмотрел сначала на жену, потом на мать. Все молчали, ожидая ответа императора. Наконец, он произнес:
— Я понял вас, господин Рыбалко. Спасибо вам за ваш труд, он будет оценен по достоинству. За сим прощайте, — и, не подавая руки, он развернулся и пошел к выходу. Следом за ним, шумно поднявшись, проследовали и остальные. А я остался стоять в недоумении.
Через несколько дней ко мне домой курьером доставили пухлое письмо, в котором был вложен чек на пять тысяч рублей, официальная благодарность от императорского дома, документ со всеми печатями, подтверждающий то, что наша компания действительно работает документалистом при дворе императора, просьба изготовить десять копий моей ленты для нужд дома Романовых и вежливый, но категоричный запрет на показ фильма широкой публике. Царь не захотел себя рекламировать, мотивировав отказ витиеватыми рассуждениями о своей богоизбранности, или даже року, а это значит, что самореклама для того, кто положил свою жизнь на служение народу, противна и противоестественна. Что ж, что-то подобного я и ожидал, поэтому отказ меня особо и не разочаровал. Правда опять я удивился логике Николая — он и вправду думает, что на нем свет клином сошелся? А истории английской и французской революций его не заставляют думать? В общем, после всех этих наших встреч, Николай оставил у меня крайне странное впечатление. Вроде бы и Император Земли Русской, от одного движения его пальца могут переселяться толпы народа и вершиться судьбы, а в личном общении он мне показался человеком… скромным, что ли? Стеснительным? Не понимаю пока…. В моей прошлой жизни все время кричали, что Николай Второй являлся самым слабым императором России, он стыд и позор Романовых. И кричали эти весьма далекие от истории балаболы настолько громко и оглушительно, что поневоле заставляли относиться к этим утверждениям если не скептически, то по крайней мере, не так категорично. Помнится однажды, после того как мне опять в уши стали вливать эту «догму», у меня вдруг пошло отторжение — ну не мог быть император настолько слюнтяем. И попробовал прочитать про него книжку, из которой и вынес, так это утверждение, мягко говоря, не совсем правда и что при внешней мягкости Николай при желании умел довольно настойчиво продвигать свою линию. «Железная рука в бархатной перчатке» — эта фраза из той книги мне запомнилась достаточно хорошо. А вот кто ее произнес и по какому поводу уже, увы, не помню. В общем, моя личная беседа с императором не внесла ясности, и я по-прежнему находился в подвешенном состоянии и никак не мог понять, какой же на самом деле характер у самодержца. Оставалось только надеяться на время — оно рассудит и разложит все по полочкам.
Мне предстояло скоро уехать. Идет уже февраль, напряжение на Дальнем Востоке все нарастает и нарастает и уже менее чем через год разразится неудачная для нас война. Я здесь даже чуть-чуть задержался, а работы на восточных рубежах родины предстоит много. На прошлой неделе мы уже отправили морем в Порт-Артур наше оборудование для изготовления «егозы», с десяток мотоциклов с колясками, под сотню велосипедов, оборудование для лабораторного производства тротила, сотни пудов химикатов и много чего другого. Вместе с грузом поплыло несколько наших человек, которые проследят за сохранностью и по прибытию выгрузят все с предельной аккуратностью. Вроде бы и мне пора уже отъезжать, но осталось еще очень много нерешенных дел. С Токаревым еще не поговорил, тех кто будет искать нам пенициллин еще не нашли, завод с кислотами и карболитом не запустили, с двигателями для наших будущих автомобилей сложности и Тринклер со своей командой их пытается решать. Англичане, что задержали нам оборудование тоже наглеют не в меру — Мендельсон в Лондоне пытается их прижучить, но пока безуспешно и судебная тягомотина грозится завестись на долгие месяца. И еще много чего другого. Я хотел было опять отложить поездку на месяц,
Я с ней встретился неделей позже. С гонцом пришло приглашение и я, прихватив с собой супругу, явился. Полдня я прождал приема в Зимнем, просидев, бездельничая, гоняя в руках свою трость, в зале и таращился в высокое подмороженное окно. Маришка моя, нервничая, мерила помещение широкими шагами, обмахиваясь прихваченным из дому японским веером. Наконец, уже далеко за полдень, меня пригласили:
— Господин Рыбалко, Вдовствующая Императрица вас ожидает, — сообщил хорошо поставленным голосом щеголь-офицер. — Я вас провожу.
Я встал, подозвал к себе жену.
— Прошу прощения, — остановил офицер, — Императрица приглашает только господина Рыбалко.
И Маришка, нервно выдохнув, беспомощно посмотрела на меня. Я, словно извиняясь, пожал плечами — сделать что-либо я был бессилен. Пришлось моей супруге и дальше куковать в большом зале, высматривая в окно степенно вышагивающих аристократов.
Меня провели длинными коридорами, залами, лестницами. Перед нами распахивались двери, от потоков воздуха трепыхали гобелены, угрожающе нависали гигантские сверкающие люстры. Наконец, перед нами распахнулась очередная дверь, и я очутился в помещении, выдержанном в красный цвет. Красные стены, красные портьеры, красная мебель. Слишком много красного.
— Господин Рыбалко! — громко возвестил проводивший меня офицер и, тут же развернувшись, вышел.
Я не сразу разглядел Вдовствующую Императрицу. Она сидела в кресле в самом углу комнаты и ширма, что так неудачно стояла рядом со мной, загораживал обзор.
— Подойдите же, господин Рыбалко, — донесся ее голос с заметным акцентом. — Не стойте там.
Я подошел, остановился в нескольких метрах. Мария Федоровна была не одна, рядом с ней сидела ее подруга и, так же, как и она с интересом меня разглядывала.
— Присаживайтесь, прошу вас.
— Удобно ли, Ваше Величество? — с сомнением спросил я.
— Нечего стесняться, присаживайтесь, — подтвердила она и жестом, не терпящим возражений, указала мне на кресло напротив себя. Я аккуратно примостил свой зад, не позволяя себе растечься так как я привык. Напряг спину, выдерживая осанку. Императрица, видя мои старания, улыбнулась уголками губ.
— Итак, господин Рыбалко, вы просили аудиенции, — произнесла она, разглядывая меня. — Зачем? Что у вас случилось?
— Ваше Величество, благодарю вас за то, что смогли уделить мне минутку своего драгоценного внимания, — сказал я уважительно и голова моя сама собою сделала признательный наклон. — Я попросил вас об аудиенции лишь целью выпросить высочайшего дозволения отправиться на Дальний Восток. В Порт-Артур.
Мария Федоровна удивилась. Посмотрела на подругу, даже нахмурила царственный лоб:
— Дозволения? Позвольте, а при чем тут я? Разве за такими разрешениями необходимо беспокоить меня?
— Ваше Величество, — снова сказал я, понимая, что эту фразу я стану произносить в будущем по десятку раз на дню и именно поэтому она будет меня выбешивать, — прошу прощения, но именно вы сможете мне помочь. И никто другой.
Она молчала. Смотрела на меня внимательно и беспрестанно поправляя на плечах меховую горжетку. Что-то было неправильно, похоже я выбивался за рамки общепринятого.
— И чем же, простите, именно я могу вам помочь? Объяснитесь.
Я глубоко вздохнул. От волнения вспотели руки, а во рту пересохло.
— Ваше Величество, — в который раз сказал я. — Поймите меня правильно — я великий патриот своей страны и всегда желал ей самого хорошего. Я богатый человек и могу позволить себе жить в свое удовольствие, тратя деньги на ненужные безделушки. Но мне больно видеть, что уже менее чем через год на Дальнем Востоке разразится война с Японией и, увы, мы не сможем ее выиграть. Ваше Величество, прошу вас…, - поднял я руку, перебивая ее возражения. Наглость, конечно, с моей стороны возмутительнейшая, но что поделать, я вырос в другой эпохе и у меня не выработан на генном уровне инстинкт чинопочитания. И потому, на эмоциях я непроизвольно осек собеседника. — Война будет, нам от нее никуда не деться. Я даже знаю, как она будет происходить. Конечно только лишь в общих чертах, но все равно — мы потерпим поражение. Что на море, что на суше.