Двое из будущего. 1901-...
Шрифт:
— Адмирал подорвется на мине. Почти в самом начале войны, — и добавил, — мне так видится.
Она пристально смотрела на меня. Красивая женщина, хоть уже и в годах, обладала удивительной цепкостью мысли и способностью потянуть за нужную ниточку. Казалось, она мне не верила, вглядывалась в мое лицо, но нет…, через какие-то мимолетные секунды, показавшиеся мне целой вечностью, она смягчила взор, и я понял, что мне повезло. Версия о моем даре предвидения принялась.
— Что ж, господин Рыбалко, значит, вы всего лишь можете видеть грядущее? И как далеко вы можете заглянуть? А вы можете сказать, что будет завтра? Или нет, знаете,
— Наследник у Императора скоро появится. Будет единственный сын, назовут Алексеем. У него в младенчестве обнаружится гемофилия. Но он не погибнет и выживет, но это будет доставлять ему очень большие неудобства…. Мне очень жаль.
Кажется, я зря это сказал. Услышать подобное императрица явно не ожидала. Болезнь звучала как приговор, а мое «пророчество» как проклятие. Она спала лицом, замерла, вцепилась рукой в ладонь своей подруги.
— Она внучка королевы Виктории, — прошептала Мария Федоровна. — Это с той стороны.
Кажется, я дал ей еще один повод не любить свою невестку. «Царская болезнь» передавалась по женской линии, об этом знали все. Ну а то, что английская королева являлась носительницей плохой крови, тоже тайной не являлось.
— Ваше Величество…, - подал я голос. — Простите меня, я не должен был вам такое говорить. У меня нет никакого дара предвидения, не принимайте мои слова близко к сердцу. Я просто ляпнул не подумав. Я болван.
Она тяжело посмотрела на меня. Мотнула головой упрямо:
— Нет, вы правы. Болезнь будет и виновата будет во всем эта немка.
Она надолго замолчала, погрузившись в собственные думы. Я сидел перед ней, ждал, не силах уйти, терзал в руках трость. Подруга Марии Федоровны смотрела на меня откровенно неприязненно и, беззвучно шевеля губами, посылала мне проклятия. Не должен был я говорить ей такие слова. Она хоть и императрица, но в первую очередь женщина, мать и бабка, и услышать приговор неизлечимой болезни для нее было большим ударом. Я готов был откусить себе язык — в который раз он меня подводит.
Прошло довольно много времени. Мария Федоровна потихоньку приходила в себя, успокаивалась. Она встала с кресла и подошла к окну, устремив свой взгляд в невидимую точку. Подруга ее, улучив момент, погрозила мне пальцем, а я покаянно покивал, полностью признав свою вину. Наконец, взяв в узду свои мятущиеся мысли, Мария Федоровна, оторвалась от окна и, повернувшись, задумчиво сказала:
— Вот что, господин Рыбалко. О том, что вы мне тут сказали более никому ни слова. Никому, ни единому человеку. Пусть все сказанное останется между нами. Я надеюсь вам не надо объяснять почему?
Я кивнул.
— Хорошо. А что по поводу вашей просьбы. Я ее удовлетворю. Император даст вам разрешение на поездку и на вашу помощь в строительстве от своего имени. Можете помогать нашим военным всем, чем только сможете. Вас это устроит?
— Да, Ваше Величество.
— Замечательно, — в ее голосе опять прорезались стальные нотки. — А что до ваших пророчеств. Впредь, до объявления войны Японией и до рождения наследника я не желаю вас видеть в Санкт-Петербурге. И вообще запрещаю вам находиться в западной части Империи. До особого распоряжения, —
Вот так. По сути меня отправили в ссылку. Без суда и следствия, по одной лишь прихоти вдовствующей императрицы. И все из-за моего несдержанного языка. Я понимал, что она на меня не обижена, совсем нет — она на меня зла. И предпочла удалить меня как можно дальше. Понимал, что будь ее воля, то дело могло бы зайти гораздо дальше, но ее тормозило одно обстоятельство. А вдруг я окажусь прав? Вдруг я на самом деле открыл ей кусочек грядущего? Вот именно поэтому я отделался условной ссылкой. Ненадолго, на год или два. А потом она сама вызовет меня в столицу на более обстоятельную беседу. Лишь бы не забыла….
Мария Федоровна ушла, следом за ней вышла и подруга. А я, проводив их взглядом, остался стоять в легкой растерянности. Не скрою — ее решение было для меня совершенно неожиданным, и я даже немного испугался его, но потом, оставшись наедине и разложив будущую хронологию моих действий, понял, что ничего, собственно, в моем будущем не поменяется. Все что я запланировал обязательно произойдет и у меня будет лишь одно неудобство — вынужденное общение с местной охранкой. Но это я как-нибудь перетерплю.
От Маринки я ничего скрывать не стал. В закрытой карете, медленно трясясь по заледенелой дороге, я ей все обстоятельно рассказал. Весь наш разговор с Марией Федоровной, упустив только самое страшное мое пророчество. И медленно подвел ее к мысли, что после моего отъезда увидеться мы сможем только лишь спустя пару лет. Над своей ссылкой я легкомысленно посмеялся, заверив ее, что она обязательно будет смягчена, едва прозвучать первые артиллерийские залпы орудий.
— Все-таки, Васенька, ты круглый дурак! — заявила она безапелляционно, когда я закончил свое описание произошедшего. И с каким-то бессильным отчаянием ткнула мне в ребра локтем. — Зачем ты ей все это сказал? Не нужно было, кто тебя просил говорить о гибели Макарова? Ты же ведь и сам этого не знаешь, а только придумываешь все! А и в самом деле, а вдруг тебя там убьют? Что мы потом без тебя делать будем?
Я вздохнул. Переубеждать ее не хотелось. У нее уже давно сложилась своя логическая цепочка, объясняющая почти все мои странные поступки и предсказания, и эпизод с будущей гибелью Макарова лежал у нее на отдельной полочке. Она давно уже знала, что я вещаю и про войну с Японией и про будущую внезапную революцию в пятом году и про мои устремления в целом. И всегда она объясняла это моим тонким чутьем и простой логикой. Бывало, что мы с ней спорили, бывало, что она обвиняла меня в том, что я своим нытьем через Жириновского накликаю беду, и охранка в очередной раз придет по мою душу. В общем, она уже давно не задавала себе вопросов о мотивах моих странных поступков, а просто принимала меня таким, какой я есть. Вот и сейчас, при внешней раздраженности от случившегося, она уже смирилась и, продолжая все так же с напуском на меня ворчать, мысленно уже помогала собирать мне чемоданы.