Двор. Баян и яблоко
Шрифт:
— А, вот как. Тогда, значит, ты можешь жениться на девушке, что «дороже золота»?
— С ней это не так-то просто, Николай Петрович. Сейчас она еще не пойдет за меня.
— Это почему же?
— Только после разбора моего дела с Корзуниными мне разрешено поднять этот вопрос.
О твоем этом пресловутом деле, об этой дворовой распре.
— Значит, не желает девушка лишних пересудов. Да! уже и у нас в волости знают.
— Откуда, каким образом? — с досадой спросил Баюков. — Я, кажется, никому об этом деле не рассказываю… осточертело оно мне во как!
— Ты не рассказываешь, так люди рассказывают… ваши деревенские, члены будущего тоза. К примеру, Демид да Финоген, твои ближайшие помощники, в прошлый раз, когда у меня были, выражали беспокойство.
— Это насчет чего же?
— Нетрудно догадаться, товарищ Баюков: люди тревожатся, чтобы эта дворовая распря не тянула из тебя силы, не мешала большому общественному делу.
— Это дело мне, как и всем, дорого, товарищ Жерехов, — заметно смутился Баюков. — О нашем тозе я вначале ни на день не забывал, двигал его вперед. Волостная партячейка… и вы, Николай Петрович, в первую голову все это отлично знаете. Но потом действительно… — Баюков замялся, — когда стряслось все это на моем дворе, было время, закружилась моя голова, закипело сердце, и я… тово… ослабил работу насчет нашего товарищества. Но теперь, сами видите, взял себя в руки.
— Верно, товарищ Баюков, по тозу дела продвигаются вперед. Вот сегодня, например, я к тебе завернул по пути, как обещал, с хорошей новостью.
— Насчет трактора? — обрадованно вскрикнул Баюков.
— Да. Угадал. Трактор вам, тозу, будет предоставлен, трактор вам вспашет всю вашу землю.
Жерехов вдруг круто повернулся к Степану и, устремив на него живой и острый взгляд ярких темно-карих глаз, спросил:
— Ты представляешь, товарищ Баюков, какое значение для всей дальнейшей жизни села будет иметь появление такой необходимой машины, как трактор?.. Прежде о тракторе знали только понаслышке, а тут своими глазами его работу увидят!
— Да уж люди его прибытия как праздника ждут! — радостно сказал Баюков.
— Понятно, понятно! — подхватил Жерехов, но его худощавое лицо с мелкими морщинками вокруг живых, остро поблескивающих глаз быстро изменило свое выражение на серьезное и даже строгое.
— Только вот что, товарищ Баюков, я обязан тебе сказать… и для этого также я заехал сюда: прошу тебя и всех вас учесть, что пока не так-то просто предоставить трактор. Известно, что до революции в России тракторного производства не было, и, значит, нам, большевикам, предстоит создать его. Придет время, когда у нас будут многие тысячи тракторов и других машин, а сейчас пока их немного. А тозы уже есть и еще организуются в разных местах нашей волости… значит, выбирать приходится, кому раньше трактор предоставить, на сколько дней… и все такое.
— Понимаю, Николай Петрович… в таком важном деле все надо рассчитать точно.
— И не только это, а и с вашей стороны все должно быть рассчитано, чтобы к приходу трактора все у вас было готово.
— Оно так и есть, можете даже проверить, товарищ Жерехов, все в полной готовности! — воскликнул Степан. — Списки всех желающих вступить в тоз вам известны. Да и весь сельскохозяйственный инвентарь, наличие семенного материала — все как есть переписано… хоть проверьте.
— А что ж, проверить полезно, — живо отозвался Жерехов. — Когда мы обсуждали на волячейке вопрос о тракторах, я за ваш тоз ратовал еще по одной причине — ты, как главный закоперщик, ведь мой однополчанин.
— Об этом я всегда помню, Николай Петрович, — приосанившись, ответил Баюков.
— Вот о том и речь шла. Я, как бывший командир роты, говорю, что помню, как Степан Баюков храбро дрался в гражданскую войну… уж надо полагать, что и сейчас он не подведет…
— Да уж будьте уверены, товарищ командир! — и Баюков, с широкой улыбкой на лице, вытянулся повоенному.
Жерехов глазами улыбнулся ему и спросил:
— А где же мы с народом поговорим? Здесь, у тебя?
— Н-нет… — замялся Баюков, — здесь неудобно…
Наша домовница Липа еще не совсем поправилась.
И, боясь, чтобы Жерехов не подумал дурно о Липе, Степан счел за лучшее рассказать все, как было, о недавней безобразной выходке Марины на баюковском дворе.
— Та-ак, — недовольно протянул Жерехов. — Вот как далеко зашла ваша дворовая распря, товарищ Баюков… Может, полезнее было бы для тебя самого прикончить своей рукой эту надоевшую тяжбу… выделил бы своей бывшей жене какую там можешь часть хозяйства… и живи бы она как хочет…
— Нет… уже невозможно прикончить это, — пбмрачнел Степан, упрямо тряся головой. — Ежели я вот так, как вы советуете, возьму да пойду на мировую, Корзунины всюду срамить меня будут: что я суда испугался, дело приглушить захотел… и тому подобное… И выйдет, что не я обличу на суде весь их подлый обман и воровство — о чем давно все соседи знают, — а Корзунины меня будут позорить. Нет, кулачью измываться над собой я не позволю!
Жерехов взглянул на него, пожал плечами и заметил суховато:
— Что ж… делай как знаешь… тебе и ответ держать.
Решили, что собраться лучше всего у Финогена Волисполкомовскую бричку завели во двор, прибросили коню сенца, а сами неторопливо направились к Финогену. По дороге Жерехов начал вспоминать некоторые боевые случаи, в которых Баюков участвовал вместе с ним. Вспомнил, как повелось в их части «за счет Деникина» пополнять боеприпасы, как несколько таких лихих вылазок было подготовлено и выполнено при самом горячем участии Степана Баюкова.
— Помнишь, Степан Андреич, как в ту ночь белогвардейский пулемет притащили?
— А как мы целый продовольственный обоз, товарищ командир роты, от белых прямо из-под носа увели?
Оба опять расхохотались. Хорошее настроение у обоих держалось весь вечер, пока в низенькой, но довольно просторной и чистой избе Финогена шло собрание членов тоза. После собрания все долго не расходились, еще хотелось поговорить о будущем. Располагало к разговору и веселое лицо Жерехова — он был удовлетворен проверкой, которая показала, что подготовка к переходу на товарищеское земледелие ведется всерьез. Хотя Жерехов прямо не хвалил Баюкова, но всем было ясно, что он доволен им. Недаром несколько раз он называл Степана то «ваш ближайший руководитель», то «ваш наверняка будущий председатель».
Баюков чувствовал себя в этот вечер так, будто не потемневший от времени дощатый потолок Финогеновой избы нависал над его головой, а бескрайное и бездонное небо простиралось над ним, озаряя своим сиянием землю. Эта с детства знакомая земля с ее вековечными межами и узкими, как домотканный холст, полосками теперь представлялась Баюкову сплошным зеленым ковром озимых всходов — первого посева сообща, товариществом. Он видел на знакомых лицах оживление, такое же обновленное, как и земля, в котором читалось светлое, как солнечный луч, нетерпеливое ожидание перемен. Он видел обращенные к нему доверчиво-ласковые и одобрительные взгляды своих односельчан. И радость сознания, что он трудился для них, словно пела в нем, расширяя грудь. Он совершенно забыл о дворовой своей распре, о Марине, о Корзуниных, как будто всего этого и не бывало никогда.