Дворец Посейдона

Чиладзе Тамаз Иванович

Во всю длину коридора вдоль стен стояли кровати. Видимо, некоторые больные предпочитали лежать здесь из-за прохлады. Двери в палаты были открыты, и я видел больных и посетителей, сидящих на кроватях. Какая-то женщина держала на коленях кастрюлю и рукой доставала из нее вареный картофель.

Я попросил сестру вызвать Софико. Мы сели в коридоре у окна.

— Как она?

— Наконец уснула.

За больничным забором цвело желтым цветом высокое корявое дерево.

— Знаешь, чем пахнут эти

цветы? — спросила Софико. — Детской подушкой… Что ты делал эти два дня?

— Спал.

— Спал?

— Да, и видел тебя во сне.

— Лжешь.

— Лгу.

Помолчав, Софико сказала:

— А я видела во сне, как будто купаю новорожденного. Он был такой пухленький, розовый. От него пахло мылом, и такой странный был этот запах, что я плакала навзрыд… Малыш трогал своими пальчиками мое лицо, и я плакала сладкими слезами… Знаешь, Гига, у меня никогда не будет детей.

— Почему?

— Я не смогу тебе объяснить… Смотри, идет врач!

По коридору шел багроволицый мужчина в белом крахмальном халате. Он кивнул, проходя мимо, и его хрустящий халат обдал нас свежестью и прохладой. Он скрылся в дверях палаты, сразу показавшихся темными.

Этого врача я совсем недавно видел у нас в доме отдыха. Он пришел к Элизбару со своими стихами. Элизбар сидел в столовой с женой известного драматурга и, умиротворенный сытным обедом, очищал ножичком персик. Врач нервно прохаживался перед столовой, сжав посиневшими пальцами свернутую трубочкой общую тетрадь. Потом они сидели на «палубе», и нам было слышно, как Элизбар наставительно говорил:

— Поспешность в таком деле смертельна. Работа, работа и работа — вот что главное. Кто ваш любимый поэт?

Врач проглотил слюну и ничего не ответил.

— Понятно, — Элизбар с таким видом улыбнулся, словно врач что-нибудь сказал. — Ладно… — Он легонько ударил рукой по тетрадке, раскрытой на коленях у посетителя. — Судя по этому, вы когда-нибудь напишете хорошее стихотворение. Но только когда-нибудь. Вы меня поняли?

Врач снова шумно сглотнул и молча кивнул головой. По-моему, его больше всего угнетало, что мы сидели очень близко и все слышали. Элизбару, напротив, количество слушателей лишь придавало красноречия.

— Теперь все пишут стихи. Но я не хочу относить вас к этому разряду. Вы серьезный человек. Все считают, что написать стихотворение — пара пустяков. Все! — неожиданно выкрикнул Элизбар и почему-то кинул грозный взгляд в мою сторону. — Ступайте, дорогой Илларион, домой и подумайте над моими словами. Пока я здесь, не стесняйтесь, приносите свои опыты. Воспользуйтесь этой возможностью.

В больнице Илларион, в белом халате и круглой шапочке, казался всемогущим и величественным, как Александр Македонский на поле битвы среди раненых.

— Он прекрасный человек, — сказала

Софико, — и прекрасный врач. К нему даже из Тбилиси приезжают лечиться.

Помолчав, она продолжала:

— Я знала, что ты придешь. Уверена была.

После затянувшейся паузы она спросила:

— Почему ты не уезжаешь?

— Куда? — удивился я.

— Я же знаю, тебе не терпится удрать отсюда.

— Софико…

— Молчи.

Мы долго сидели молча и смотрели на цветущее дерево.

— Сегодня Элизбар приходил, — заговорила наконец Софико.

— Вот как!

— Просил меня стать его женой.

— И что же?

— Я сказала, что подумаю.

— Значит, ты уже решила.

— Это все, что ты можешь мне сказать?

— А что еще я могу сказать?

— Ладно. Я сегодня уезжаю в Тбилиси.

— Ты же хотела остаться еще на неделю.

— Посейдон не любит, когда гости засиживаются.

У меня даже от сердца отлегло. Раз она продолжает нашу игру, значит, все еще может оказаться шуткой.

— Посейдон добрый.

— Лучше расстаться с ним вовремя, — серьезно сказала Софико.

Вечером я все-таки пошел на вокзал и увидел, как Элизбар привез Софико на машине. Они меня не заметили, вышли из машины и направились к поезду, который должен был вот-вот отойти. Элизбар в одной руке нес чемодан Софико, в другой — большой букет. Софико поднялась в вагон, и поезд тронулся, Элизбар побежал за вагоном, махая рукой.

Он отпирал дверцу машины, когда, наконец, заметил меня. Теперь уже не имело смысла прятаться.

— Садись, подвезу, — предложил Элизбар.

— Нет, спасибо, — отказался я, — пройдусь пешком.

— Далековато. Десять километров.

— И прекрасно, что так далеко. Слава богу! Вы просто не представляете, как я счастлив, что впереди целых десять километров. Не знаю, что бы я делал, если бы это было чуточку ближе…

Элизбар давно уже уехал, а я все стоял на крыльце и твердил:

— Я счастлив… Я очень счастлив…

И тут Софико сказала такое, что я вздрогнул. Получалось, что она знала, о чем я думал все это время, и вместе со мной все видела.

— Конечно, я мог отбросить небо и последовать за Посейдоном, но вы сначала подумайте, а потом меня упрекайте: если бы обрушился свод небесный, весь мир бы погиб, и в том числе и я, и Амфитрида. А если бы мы погибли, зачем мне тогда Амфитрида или зачем ей я?!

Софико затушила в пепельнице окурок и добавила:

— Никогда я не любила этого дурака-штангиста!

Лия вошла незаметно и при последних словах Софико подозрительно взглянула на меня.

Я отвел глаза, и Лия больше нас не оставляла, почуяв опасность.