Дворец Посейдона
Шрифт:
— С чего ты взяла?
— Ты разобьешься спьяну, дай мне ключи!
— Я ее впервые вижу.
— Гига… — жалость и сочувствие расслышал я в голосе Лии, но мне было не до тонкостей. Я должен был отсюда вырваться на воздух, на волю, куда угодно.
Софико стояла в дверях.
— Поехали! — сказал я.
— Вы напрасно беспокоитесь. Я ведь не ребенок, никого не боюсь. И потом — кому я нужна! — последнее было сказано для успокоения Лии.
— Ну, будь осторожен, — напутствовала Лия, целуя меня в лоб,
Мы долго ехали молча. На набережной я остановил машину, вышел и встал у парапета. Глядя на Куру, достал сигарету и вспомнил, что спички остались в машине.
Медленно приблизилась Софико:
— Почему мы остановились?
— Чего тебе?
— Ничего, — Софико пожала плечами.
— Зачем ты пришла к нам?
— По делу.
— Неправда, — сказал я и вдруг закричал — Ты лжешь!
Софико долго смотрела мне в глаза, потом усмехнулась.
— Я никогда тебя не любил, — сказал я и после паузы добавил, — а сейчас тем более…
Софико повернулась и пошла. Я снова стал смотреть на Куру. Когда я оглянулся, Софико не было видно. Я вернулся к машине, сел за руль и поехал наугад. Она успела уйти довольно далеко, хотя шла не очень быстро вдоль тротуара. Я снова вышел из машины:
— Ты не поедешь?
Она молча продолжала свой путь. Я схватил ее за руку:
— Прости меня… Если можешь.
Она остановилась:
— Ты и в самом деле напился.
— Да, я пьян, — сказал я, — пьян до бесчувствия.
Софико жила в Дигомском массиве, в новом доме.
— Зачем ты взялся меня провожать? — спросила она, когда мы подъехали к дому.
— Не знаю…
— Мне было интересно на тебя поглядеть…
— Ну и что дальше?
— Дальше?
— Что ты увидела интересного?
Софико не ответила и стала открывать дверцу.
— Постой! — я испугался, что она уйдет.
— Ты хочешь что-нибудь сказать?
— Что я могу сказать! Ведь все уже сказано.
— Все сказано. До свидания, Гига. И еще раз спасибо.
— Не за что.
Софико скрылась в подъезде. Я подождал немного и вошел вслед за ней. Она стояла и ждала лифта.
Я тоже вошел в лифт.
На лестничной клетке Софико достала из сумочки ключ.
— Марина, наверно, не спит, — негромко сказала она. — Так и есть — телевизор смотрит.
— Кто там? — спросил я шепотом.
— Марина, я пришла! — громко проговорила Софико.
Ответа не последовало.
Мы пошли на» кухню. Квартира была однокомнатная с низкими потолками.
— Я не знал, что у тебя ребенок…
— Садись — я принесу чего-нибудь выпить…
— Не хочу.
— Я ее удочерила, — шепотом сказала Софико. — А вот и вино.
— Не надо, — сказал я. — Я скоро уйду.
— Тс-с! — Софико указала глазами на комнату, где ее ребенок или приемыш, лекарство от одиночества,
— Теперь я понимаю, какую сделала глупость, — Софико закурила сигарету.
— Какую же?
— Неужели ты в самом деле думаешь, что я не могу тебя забыть?
— Нет, не думаю.
— Тогда зачем ты пришел сюда?
— Просто так.
— Просто так никто ничего не делает, особенно…
— Особенно такие, как я. Верно?
— Допустим…
Я усмехнулся:
— Если ты хочешь надо мной поиздеваться, скажи — посмеемся вместе.
— Нет, Гига, — она почему-то огорчилась. — Ты не знаешь, как мне трудно…
— Что тебе трудно?
— Так с тобой разговаривать.
— Тогда зачем ты себя терзаешь?
— Мне на самом деле очень хотелось тебя повидать.
— И ты нарвалась на старого, тщеславного, выжившего из ума осла, не так ли? О, какое великое открытие. Как смешно!
— Нет. Я просто истосковалась по тебе.
— Истосковалась?
— Да. Тебя это удивляет?
— Очень.
— Знаешь, Гига, я хочу, чтобы все люди на этом свете были хорошими. Наверно, я так и не образумилась…
А ведь пора — мне тридцать восемь лет! Я не только по тебе истосковалась, по всем своим друзьям, по юности, когда я была счастлива. Я боюсь…
— Чего ты боишься?
И я увидел, что она плачет.
— Почему ты плачешь?
Она улыбнулась сквозь слезы:
— Я никогда не образумлюсь.
Она пошла в ванную, вскоре вернулась оттуда и со смехом сказала:
— Вот какой странный гость был у тебя сегодня, из дворца Посейдона!
И снова мне показалось, что былая непосредственность на мгновение восстановилась между нами.
— Я рад тебя видеть, Софико…
Я медленно вел машину.
«Твой дворец Посейдона — мусорный ящик, — думал я. — В него нужно сбросить все сентиментальные воспоминания, чтобы избавиться от них раз и навсегда. Иначе они, как кляп, пропитанный слезами, пахнущий сожалением, задушат тебя. Но как избавиться от них?
Клубок ниток распутывается и тает. Так ответь же! Скажи что-нибудь!»
Не знаю, кого я звал, чей голос надеялся услышать. Знаю одно — я боялся оставаться наедине с собой. И неотвязная мысль о том, что мусор лучше всего сбросить в реку, пугала меня еще больше.