Дворец Посейдона
Шрифт:
– А что, Шарлотта – твоя подружка? – внезапно проговорила она.
Вопрос застал юношу врасплох.
– Почему ты спрашиваешь?
– Мне просто любопытно. Вы как-то не очень друг другу подходите.
– Ты так считаешь?
– Ну конечно! Шарлотта уже молодая женщина, а ты…
Оскар оторвался от работы.
– А что я?
Океания улыбнулась.
– Ты еще почти мальчишка. Извини, но сразу бросается в глаза, что у тебя нет никакого опыта в обращении с женщинами.
Оскар почувствовал, как краска заливает его лицо. Дома, в Берлине, он считался сердцеедом. Во
Оскар прикусил губу. «Ох уж эти француженки, – подумал он. – Если бы все девушки были такими, как Океания, – пиши пропало».
– Готово! – крикнул он через минуту-другую и вытер испачканные руки ветошью. – Кажется, все герметично.
– У меня тоже, – эхом подхватила Океания.
– Замечательное оборудование, – со вздохом заметил Гумбольдт. – Термометры, манометр, гигрометр, глубиномер, гироскопический компас и, конечно же, газоанализатор для определения концентрации углекислого газа в воздухе – полный комплект. Если бы у нас в Берлине нашлись такие конструкторы – все было бы намного проще.
В этот момент за стеклами иллюминаторов промелькнули три странные тени. Они пронеслись так быстро, что Оскар не успел разглядеть их как следует. Странный писк проник в кабину батисферы через внешние микрофоны, затем тени приблизились к стеклу переднего панорамного окна – сначала одна, а за ней и остальные.
Оскар испуганно отпрянул.
Три физиономии с серо-голубой кожей и добродушными глазками заглядывали в батисферу. Зубастые пасти растягивались в улыбках.
– Бог мой, что это такое?
– Не стоит паниковать, – успокоила его Океания. – Это всего лишь дельфины. Они страшно любопытны и хотят взглянуть, кто это вторгся в их владения. Дельфины – самые дружелюбные и симпатичные создания на свете. И к тому же необычайно умные. То, что они явились проводить нас в путь, – добрый знак.
– Почему?
– Дельфины остро чувствуют беду, откуда бы она ни исходила. Их не было бы здесь, если б нам угрожала опасность. И они принесут нам удачу и счастье… – Девушка едва ощутимо коснулась губами щеки Оскара. – Точно так же, как и ты, неуклюжий мальчишка!..
26
Несколько дней спустя
Рифы у островов Санторини выступали из воды, как зубы доисторического дракона. Это зрелище наполнило Оскара радостным волнением и одновременно тревогой. Перед ним был полуразрушенный, рассеченный трещинами и провалами отголосок буйства первозданной разрушительной стихии. При подходе к главному острову капитан дал длинный гудок, и «Калипсо» замедлила ход. Маховики силового агрегата перестали вращаться, давление в котлах упало. Свист турбины становился все тише и, наконец, полностью заглох.
Над морем повисла тишина.
Кочегары наконец-то могли отдохнуть, зато исследователи сразу же взялись за дело – началась подготовка «Наутилуса» к новому погружению. Испытательный спуск в районе острова Антикитира оказался вполне удачным, и Рембо решил погрузиться на значительно б'oльшую глубину. Герметизация аппарата была усилена, вентили и фланцы заменены более мощными, – и теперь батисфера ожидала свой экипаж.
На этот раз в погружении должны участвовать Шарлотта и Элиза, а Гумбольдт и Оскар собирались следить за спуском с борта корабля. Специально оборудованный наблюдательный пункт находился ниже ватерлинии и был оборудован иллюминаторами, через которые открывалась широкая панорама удивительного подводного мира.
Лишь со слов Гумбольдта Оскар узнал, что «Калипсо» оборудована любопытнейшим изобретением – сонаром. В отличие от обычного эхолота, сонар позволял «видеть» под водой, улавливая отражения им же посланных высокочастотных звуковых волн и преобразуя их в обобщенную картину подводных окрестностей. Самописец наносил эту картину на бумагу. Любопытно, что идея подобного устройства была предложена еще в 1490 году великим живописцем и инженером Леонардо да Винчи. Рембо, безмерно восхищавшийся флорентийским гением, воспользовался его замыслом, довел его до совершенства и оснастил новым прибором свою «Калипсо». В те дни это судно было первым в мире, располагавшим сонаром.
С этого дня началась нескончаемая череда погружений и замеров глубин с помощью сонара. Исследователи предпринимали все новые и новые попытки обнаружить хотя бы косвенные признаки существования чудовища, увлекшего в пучину несчастную «Корнелию», однако все они оказывались тщетными.
Южное солнце так палило, что находиться на палубе в течение всего дня было почти невозможно. Металл и дерево раскалялись так, что жгли ноги даже сквозь подошвы сандалий. Не было даже ветра, который мог бы принести желанную прохладу, – установился штиль, буквально парализовавший команду и пассажиров. Те, кто не слонялся по кораблю и не купался, забивались в душные каюты, где проводили самые жаркие часы в полудремоте.
Единственным исключением был Гумбольдт. Ученого не покидало странное возбуждение. День ото дня он становился все раздражительнее. Даже незначительные промахи сотрудников вызывали у него вспышки гнева, поэтому Оскар старался держаться подальше от своего хозяина. Океания также действовала юноше на нервы. Ее беспрестанные заигрывания начали досаждать Оскару. Вдобавок, Шарлотта остро реагировала на подобные вещи и не раз захлопывала дверь своей каюты перед самым его носом, а когда ему нужно было поговорить с ней, как назло, оказывалась занята.
Вот почему он проводил большую часть свободного времени с Клеманом. Механик, выручивший его из передряги, которая могла плохо кончиться, знал «Калипсо» как свои пять пальцев. Он показал юноше корабль от киля до топа мачты и даже несколько раз брал его с собой на остров Тира, куда несколько человек из команды время от времени отправлялись на шлюпке за провиантом и пресной водой. В качестве благодарности Оскар подробно поведал Клеману о проблеме греческого судовладельца, решить которую взялся Гумбольдт. Механик оказался отличным слушателем, и Оскар радовался, что наконец-то здесь появился человек, который не прочь послушать его болтовню.