Дворец Посейдона
Шрифт:
Мужественно преодолев отвращение, Оскар снова спросил:
– Как у капитана Немо?
– Где? – Гумбольдт снял салфетку, скомкал и удовлетворенно откинулся на стуле. – Может, ты нам немного расскажешь об этом?
– Вы разве не читали роман?
Гумбольдт нахмурился.
– Какой именно?
– «Двадцать тысяч лье под водой».
– Дорогой мой, когда же мне этим заниматься? Работа поглощает все мое время, и мне не до приключенческой литературы для подростков.
– А вы? – Оскар обвел взглядом остальных спутников.
Ответом было смущенное покашливание. Океания, посмотрев на отца, пожала плечами.
– Очень
– Значит, никто из вас не читал Жюля Верна? Но ведь вы, мсье Рембо, назвали свой подводный аппарат «Наутилусом», и, к тому же, вы добрый друг писателя. Уж вам-то в первую очередь было бы необходимо прочесть!
Кораблестроитель закашлялся и сделал вид, будто не слышит упрека.
Оскар возмущенно развел руками.
– И ты, Шарлотта?
Племянница ученого отвела взгляд, и Оскар неодобрительно покачал головой.
– Я, естественно, знаю, о чем там речь, – сказала Шарлотта. – Каждый образованный человек это знает.
– Безусловно, – вставил Гумбольдт.
– Но это же совсем другое дело, – запротестовал Оскар. – Если б вы читали «Двадцать тысяч лье под водой», то моментально поняли бы, что этот подводный дворец, это подводное производство, все эти технологии – совершенно в духе фантазий Жюля Верна. Бегство от человечества, Мировой океан как жизненное пространство, которое предстоит освоить, добыча всего необходимого в море и из его даров. Чем дольше мы находимся здесь, тем больше я нахожу совпадений с этим романом. Пугающе много совпадений. За исключением, правда, одного обстоятельства – капитан Немо правил не роботами, а людьми – вольнодумцами и революционерами, заговорщиками и даже преступниками. То, что здесь всю работу выполняют роботы, заставляет задуматься.
– Но ведь мы не знаем, есть здесь другие люди или нет, – заметил Гумбольдт. – Возможно, мы их просто еще не видели.
– Да кроме этого плешивого негодяя Калиостро я не видел здесь ни одной живой души!
– По поводу него я тоже не совсем уверена, – вставила Элиза.
Гумбольдт нахмурился.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Видишь ли… – темнокожая женщина взглянула на ученого с глубокой серьезностью. – Каждый человек излучает волны эмоций – например, страха, печали, радости. Я способна воспринимать эти чувства, но этот… мажордом… он совершенно холодный, как камень.
– Может, он специально обучен скрывать свои чувства?
Элиза покачала головой.
– Я бы сразу заметила. Точно так же, как давно поняла, что среди тех, кто спасся с «Калипсо», есть человек, который не является тем, за кого себя выдает. Я не могу точно сказать, кто он такой, но чувствую, что он ведет двойную игру.
– Это предатель?
– Хуже. Когда я думаю о нем, я ощущаю дыхание смерти. Он рядом с нами, и его цель – отнять жизнь у одного из нас. Вот кто отлично умеет прятать свои чувства, но я знаю, что он здесь. Однажды я почувствовала, что он совсем близко.
В комнате словно повеяло холодным ветром.
– Тот самый человек из Афин?
Элиза утвердительно кивнула. Ее зрачки расширились.
– Вполне возможно…
Часть 3
Предатель
40
24 июля 1893 года
Прошло три дня. Все это время узники ели, спали, беседовали и предавались мучительному ожиданию. Здесь, на глубине, не было ни утра, ни вечера, ни полудня, ни полуночи. Время текло монотонно, часы мерно отсчитывали секунды, за иллюминаторами царил вечный полумрак, а тихая музыка, лившаяся из отдушины, обволакивала душу, как дурман.
Ощущения Элизы только подлили масла в огонь. Если это было правдой, то все они находились в серьезной опасности. Подозрительность и ожидание беды перемежались негодованием по поводу того, что обещанная аудиенция так и не была до сих пор предоставлена. Три дня они провели в полной изоляции, не зная, чего от них потребуют, по какой причине их держат под арестом и что их ждет в дальнейшем. Все разговоры были посвящены только этому.
Кто такой Искандер? Откуда он родом? Какие у него цели?
Но все эти вопросы пока не имели ответов.
Только Оскар уклонялся от изнурительных и бесплодных споров – вместо этого он пытался вычислить злоумышленника. Поскольку французские матросы относились к нему благосклонно как к приятелю Клемана, у него имелись известные преимущества, да и негодяя он видел еще в Париже почти вплотную, чуть ли не нос к носу.
Но все складывалось довольно странно. Выделив из общего числа матросов четверых подозреваемых, юноша оказался не в состоянии сузить этот круг. Все четверо были рослыми, крепкого телосложения, в возрасте между тридцатью и сорока. С помощью грима любого из них можно было легко превратить в того, с кем он столкнулся в парижском отеле. Даже его приятель Клеман не был исключением: если нахлобучить на него ковбойскую шляпу, слегка изменить форму лица и приклеить бороду и бакенбарды, механик вполне мог сойти за преследователя, который покушался на жизнь Гумбольдта и его спутников.
Но это выглядело уже совсем смехотворно – кому-кому, а Клеману Оскар доверял на все сто.
Два дня подряд он присматривался и сопоставлял мельчайшие факты, но не пришел ни к какому выводу, а только окончательно запутался. Либо этот тип был умнее их всех вместе взятых, либо Элиза ошиблась.
Вдобавок, его расследованию сильно мешало то, что среди французских моряков постепенно нарастали ненависть и гнев, направленные вовсе не на того, кто захватил их и держал взаперти, а на Гумбольдта и его спутников. Эти люди сочли его ответственным за все, что случилось с ними, к тому же, он был еще и немцем. Странно выглядящий, молчаливый и не слишком общительный, ученый оказался идеальным кандидатом в «козлы отпущения». Поэтому, после короткой, но жестокой ссоры с одним из моряков, Оскар решил держаться от них подальше.
Он как раз направлялся к книжной полке, чтобы взять том «Моби Дика» и устроиться с ним поудобнее в уголке, когда внезапно открылась тяжелая дверь, и появился Калиостро.
Мажордома сопровождали несколько сторожевых дронов – весьма внушительных с виду. Все они были ростом около трех метров и едва проходили в дверной проем. Их панцири были покрыты ржавчиной, а металлические физиономии выражали такую свирепость, словно они по первому слову своего начальника готовы растерзать кого угодно.