Дворянство Том 1
Шрифт:
– Как-то нехорошо получилось, - выдохнул Раньян, и ему стало еще противнее. Куда делись прежняя ловкость тела и речи? Раньше красивые слова сами собой просились на язык, достойно венчали поединки, повторялись множеством уст и уходили в народ. А сейчас Раньян не чувствовал ничего, кроме боли, усталости, разочарования - во всем. Он посмотрел на мальчишку, свернувшегося клубком прямо на земле, у коновязи. Артиго выл, как раненый зверек, на одной ноте, закрывая голову руками. Кажется, ребенок обмочился.
– Глупо, - вымолвил бретер.
– Как же глупо…
Ему показалось, что тело вдруг стало очень легким, совсем как перышко.
«Кладите его»
Это Пантин. Но кого же они кладут? И куда?
«Надо больше огня»
А это Хель, ее голос не спутать, чуть низковатый для женщины, но без мужских ноток. Очень запоминающийся, потому что лишен какого-либо акцента, и приятный, временами кажется, что когда лекарка говорит, она поет без строф и рифмы. Но почему здесь Хель, ведь она скакала на лошади? Или то была не она…
«Режь ремни»
«Ох, ни черта себе! Без этой пластины разрубило бы до брюшины с изнанки»
«Хорошая броня, не сталь, конечно, зато для тайного ношения отменная. Жаль, не починить»
Больно. Вот теперь стало по-настоящему больно. Раньян заплакал бы, если бы мог, но уже не чувствовал тела, во всех членах будто перерезали сухожилия.
«Кровь не останавливается. Попробую сделать плотную повязку»
Кто-то истекает кровью… А кто?
«Да заткните же этого ублюдка!»
Это они о моем сыне, понял Раньян. Хотел сказать, что сами они ублюдки, а ребенок не виноват, и он их всех убьет, если не перестанут оскорблять, однако не успел, проваливаясь в окончательный и благословенный обморок.
Последняя мысль бретера была удивительно здравой и ясной - о том, что, если посмотреть беспристрастно, бой достоин того, чтобы про него сложили настоящую, хорошую легенду о том, как один сразил многих. Не такую громкую, разумеется, как про месть Лунного Жнеца подлому боному, однако вполне достойную. Но этой схваткой тот, кого прозвали Чумой, гордиться не станет и от рассказов о ней воздержится.
Затем были только тьма и покой.
– Господи, помилуй, - прошептал Гаваль, оглядываясь с безумным видом.
– Господи… Что же нам теперь делать…
Он посмотрел на Гамиллу, как умирающий от голода на просяную лепешку. С отчаянной надеждой и одновременно пониманием - оплаченное время телохранительства закончилось, а больше у менестреля нет ни монетки. Поэтому арбалетчица больше ничем ему не обязана.
– Что же делать, - растерянно повторил Гаваль, у которого перед внутренним взором уже возникли колесо для разбивания суставов, кипящий котел, крючья для подвешивания за ребро, столб с гвоздями, а также другие инструменты палаческого ремесла. Менестрель не помнил в точности, какое наказание положено соучастникам выступления против императорской власти, но справедливо полагал, что петлей тут не отделаться.
Гамилла выдохнула, глядя, как рассеивается пар в холодном воздухе, качнула головой, стараясь не глядеть в сторону пожилого копьеносца, что невозмутимо оттирал обрывком чьего-то плаща кровь со своего оружия. И ничего не сказала в ответ.
– Надо бежать, - подытожил хромающий с костыльной палкой горец. На обветренной носатой физиономии явственно читалось понимание, что Марьядек сменял шило на мыло, став не просто браконьером, но участником преступления против Империи. А судьи вряд ли станут
_________________________
«На четверть пуда» - это не творческое преувеличение, хотя тут я ориентировался скорее на образцы уже огнестрельной эпохи. Сапоги, скажем, рейтар, действительно могли весить по нескольку килограммов каждый.
«Два (три) шанса из пяти» - в не смертельных поединках бретеров обычно пять «раундов», соответственно шансы в схватке насмерть и качество бойцов тоже издавна считаются по пятибалльной шкале.
Глава 10
Глава 10
Шотан, Курцио и герцог Вартенслебен тихо, не привлекая внимания, слушали негромкие голоса, что доносились через приоткрытую дверь библиотеки Синего дворца. Хотя в доме насчитывались десятки прекрасных комнат и залов, стихийно получилось так, что учебным классом для Императора Оттовио стала библиотека. И, надо сказать, повелитель мира отдавался изучению наук с большим усердием. Биэль Вартенслебен придерживалась концепции практических занятий без отрыва от насущных проблем. Поэтому сейчас маркиза обсуждала с Оттовио непростую задачу - юридические аспекты созыва будущего Сената и налоговых проектов. Таким образом, юный император получал не абстрактное знание, а фактическое понимание - как устроена запутанная донельзя правовая система Империи.
Текущая проблема заключалась в том, что любые попытки ввести новые подати легко парировались апелляцией «это не по старине, наши отцы и деды не знали таких поборов!». То есть мало было просто развернуть свитки с росписями, чтобы утвердить их согласием всех сословий требовалось оформить новые сборы как старые, только немного видоизменившиеся. Наиболее перспективным виделся путь «взимания подарков», то есть, с чисто юридической точки зрения, не податное население платило уставное в имперскую казну, а благодарные подданные скидывались на подарки лично повелителю Ойкумены. Это уже было правильно, «по старине» и сообразно тысячелетней традиции. А то, что дары фиксированные и регулярные, что ж, так получилось, бывает. В конце концов, отчего бы императору не использовать личные сбережения на общественные нужды? Но здесь таилась следующая задача - нужно было как-то оформить сословный контроль над расходованием тех самых «подарков», причем в безукоризненно тактичной и корректной форме. Чтобы процедура ни в коем случае не выглядела как наглый досмотр личного сундука повелителя (будучи таковым досмотром по фактическому содержанию).
Курцио едва заметно улыбнулся, представив, как это выглядит со стороны - три сиятельные персоны, что подслушивают под дверью, как ничтожные слуги. Нет, конечно, здесь нет чего-то особенного или тем более, постыдного, Двор и не такое видал, потому что оказаться рядом с высокородной особой в нужный момент - великое искусство и большая удача. Но все же… забавно.
Тем временем разговор наставника и ученика причудливыми путями свернул к теме, изначально уроком не предусмотренной, и Оттовио неожиданно спросил: а кто такой дворянин для жителей материка? В чем суть дворянства? Вопрос звучал, казалось бы, глупо, однако глупым не являлся, ведь островной парнишка затронул крайне болезненную тему, много десятилетий терзавшую бономов.