Дворянство Том 1

Николаев Игорь Игоревич

Елена сделал драматическую паузу, в которую залез Гаваль, суетливо обещающий:

– Да-да, я уже знаю, что здесь подойдет! Это будет «Лист увядший», но я уберу нотки радости, сделаю мелодию более тягучей, чтобы помрачнее было, и…

Гамилла без стеснения припечатала ему рот крепкой ладонью.

– И у женщины оказывается защитник!
– буквально провыла Елена, изо всех сил надеясь, что это выглядит достаточно внушительно.
– Он богобоязненный, хоть и бедный, ловаг, которому было видение. Или откровение. В общем, ему никто не верит, а он выходит на

бой, чтобы защитить Пророка.

– Но ведь у демона железный скелет, - напомнил Кимуц.

– Именно! Ловаг обречен в бою с нечестивым отродьем! Чтобы убить дьявольское создание, необходимо оружие ангелов, обычный меч бессилен.

Елена искренне надеялась, что, скача по минному полю религиозности, не наступит на какой-нибудь канон.

– Но вера ловага истинна и глубока, он…

Елена замолкла, лихорадочно вспоминая, что церковь говорит о плотских отношениях. Вроде бы ничто не препятствовало тому, чтобы Пророк имел какую-то любовную связь, какая-то пара из Посланника и Пророка даже образовала семью, однако женщина была не уверена.

– И он преисполнен восхищения перед дамой, - выкрутилась она.

– Платоническая любовь, это хорошо, - согласился Кадфаль.
– Духоподъемно. А кому хочется, додумает остальное.

Елена чуть-чуть удивилась подобной терпимости и широкими рамками, высказанными человеком глубоко религиозным, почти что служителем культа, но удивление оставила при себе.

– И он погибает в неравной схватке, - закончила сценаристка.

– Ловаг?
– кажется, Кимуца история таки увлекла.

– Ага. Хм-м-м… - Елена поморщилась, быстро прикидывая, чем заменить динамит и гидравлический пресс в отсутствие пороха и денег на дорогие декорации.
– Обхватил чудовище покрепче и толкнул в печь, где плавился металл. Утащил с собой.

Ничего, Кэмерон не обидится на смешение двух частей, а тут можно и не дожить до приквела.

– В горн то есть?
– уточнил Кимуц.

– Ну да, - поправилась женщина.

– Так актер же сгорит! Да и нет у нас горна, это что ж, в кузнице ставить пьесу?

– Не сгорит, - нежданно-негаданно вступил в беседу Грималь.
– Одна лампа и светлая тряпка, а по ее краям красные лоскуты, как языки пламени.

Вот, что значит сметливый, хороший слуга, умилилась Елена. Вслух же сказала:

– Так и сделаем. Если правильно подсветить, свет будет отражаться, как в настоящем очаге. Остальное сделает фантазия публики.

– И победный марш!
– не выдержал Гаваль.

– Нет!
– отрезала Елена. – Грустная музыка, полная скорби. Ловаг же погиб, сражаясь за всех людей. Да, и волю Господню, конечно же. Все должны плакать и жалеть его. А вот потом, в завершающей сцене, можно и немного оптимизма добавить.

– Или так, - согласился Гаваль.

– А вдруг защитник не умер?
– попробовал исказить творческий замысел Кимуц.
– Ну, это… просто ранен? Публика любит хорошие концы.

– Нет, - снова отрубила Елена.
– Хороший конец здесь это живая мать и спасение мира. Но для красивой истории кто-то должен умереть.

– Но мне

нужна будет флейта, - опять вклинился Гаваль, которому понравилась идея играть не в кабаке, а на сцене.
– У вас есть флейта?

– Есть, - машинально ответила цирковая начальница.
– Дудка.

– Сойдет. Я буду играть на дудке, а кто-нибудь постучит на барабане, я покажу, как. Барабан задаст мотив, и духовой инструмент поведет настроение. Будет красиво.

– Я могу бить в барабан, - Гамилла подыгрывала, как могла.

– А кто же играет демона?
– спросила Жоакина.

– Он, - Елена указала на Марьядека. Браконьер сохранил мрачно-злобное выражение на лице, лишь крепче взялся за костыль.

– А что, - почесал обвисшую складками шею Кимуц.
– Хромой. Страшный. Настоящий выходец из ада.

– Хромой, - поморщилась Жоакина.
– А как же неуязвимость?

– За эту ногу Темный ювелир держал его, когда выталкивал из ада, - пояснила Елена.

Марьядек помолчал немного, зловеще выставив громадный нос, а после неожиданно согласился:

– А чего бы и нет. Только скажите, чего делать.

– Мне нужна будет цера, хотя, конечно, бумага лучше. Но сойдет и цера, - закруглилась Елена. Она отрывочно помнила, что вроде местный театр поощрял импровизацию, поэтому ни одно представление не было похоже на предшествующие, это хорошо, избавит от подробной росписи ролей, тем более, что наверняка не все в компании умеют читать.

– Мне хватит пары дней, чтобы накидать общий план с тремя актами… или пятью. И можно репетировать. Неделя - и у нас будет хорошая пьеса. Если двигаться быстро, дней через десять выйдем на большую равнину, там можно пройтись по городам и обкатать представление. А потом уже идти в хлебные места где много людей.

Жоакина бросила долгий взгляд на всадников, затем на компанию, уставшую, вымотанную, злую, и стало ясно (хотя Елена и так не особо на это рассчитывала), что обман явно не удался. Акробатка пусть и была молодой, пожалуй, младше Елены на пару лет, глупостью и наивной доверчивостью не страдала. В рассказку про бродячий театр она не поверила и на четвертинку фальшивого грошика. И пьесой про выходца из ада с железным скелетом не соблазнилась. А значит, все было напрасно и остается лишь проверить, удастся ли перебить нескольким пешим бойцам полтора десятка доспешных всадников. Может, конечно, Пантин все-таки вмешается, но вряд ли. Магический воин стоял наособицу с подчеркнуто безразличным видом. Возможно, его больше никто и не замечает кроме нее.

А тебе, коза критическая, не жить, решила Елена и мрачно улыбнулась окончательному решению. Просто не жить и все. Отправишься на тот свет передо мной.

В свете почти неминуемой и скорой гибели под топорами всадников мысль о том, чтобы пришить в общем постороннего и невиновного человека уже не вызывала отторжения. И в тот момент, когда Елена прикинула, как именно Жоакина получит укол в шею, циркачка сказала:

– Одной пьесы мало.

– Что?
– рассеянно спросила сценаристка, коснувшись рукояти левой рукой.