Дворянство Том 1
Шрифт:
В общем, получилась достаточно оригинальная пьеса, которая прошла неплохо, позволила группе решить продовольственный кризис, но не более того. Впрочем, надо отметить, история невероятно понравилась Насильнику, казалось, искупитель готов смотреть представление сколько угодно и заучил наизусть все оригинальные тексты Елены. Кажется, божьего человека всерьез зацепила идея жертвенности, неизвестной и в общем бесславной гибели ради всех людей. Наверное, думала Елена, это по-своему логично, люди могут и не знать, но бог то видит все.
Зато второй подход к снаряду оказался не в пример более удачным. Группа набила руку, обновила немудрящий реквизит, правильно распределила роли, а изначальная концепция «Робота-полицейского» позволила адаптировать ее с минимальными потерями, без поправок на религиозные
Кроме того, Елене удалось, наконец, втолковать Жоакине и Кимуцу, что нет нужды тратить драгоценное серебро, покупая дорогие декорации, которые все равно выглядят убого на типичных площадках в типичном освещении. Надо проще, лаконичнее, позволяя зрительской фантазии дорисовать остальное. Один холст с несколькими прямоугольниками, нарисованными дешевой черной краской, стоит не слишком дорого, удобно скатывается в рулон, прекрасно изображает городскую улицу.
И дело пошло. Более того, проблема народного языка внезапно обернулась выгодой оттуда, где не ждали. Суть в том, что бродячий цирк по стародавней традиции поставлял народу низменные зрелища, пригодные для подлой черни, что-то в стиле скоморошничания Ролана Быкова из «Андрея Рублева». А сложные драматические сюжеты, да еще из жизни привилегированных сословий оставались уделом трупп, что обретались при аристократических дворах, формируя специфический язык повествования. Так повелось издавна и так продолжалось по заведенной традиции, без учета того, что уровень грамотности потихоньку рос, и даже в малых городках появлялись настоящие книги. Сложилась типичная ситуация, когда неосознанный спрос уже сформировался, а удовлетворить его пока никому не пришло в голову.
И внезапно - без всякого хитрого умысла, в силу безысходности, а также особого культурного багажа сценаристки - театр Жоакины-Елены заговорил о сложных вещах простым, человеческим языком, без вкраплений местной латыни, то есть старого до-имперского диалекта, без витиеватой поэзии, а также – о, ужас!
– даже с обычной руганью. Зритель попроще увидел нечто такое, что ему никогда не показывали, причем он еще и мог это понять. А более искушенные покидали представление с ощущением, что их обманули, но как-то странно, показав за монетку больше чем полагалось. Кажется, Елена, сама того не ожидая, организовала революцию в театральном искусстве Ойкумены с непонятными, но долгосрочными последствиями.
В общем, с поправкой на то, что зима считалась мертвым сезоном, постановка разорвала прокат в пределах трех графств и еще нескольких образований поменьше. Удаче способствовала непривычная и необычная активность торгового сословия, которое вместо того, чтобы расписывать планы на теплый сезон, моталось как в седалище уязвленное. Словно каждому купчине по секрету объявили, что весной товары и деньги закончатся совсем. А когда люди рискованно путешествуют в неблагоприятный сезон, возят при себе разные ценности и много нервничают, они хотят как-то развлекаться.
* * *
Елена топала по улице, привычно обходя лужи, которым никак не давали замерзнуть прохожие и проезжие, разбивая тонкую ледяную корочку. Антураж поразительно напоминал Пустошь и Врата с поправкой на меньшее число злобных рож и бОльшую зажиточность. Такие же в общем люди, тот же стук деревянной обуви или деревянных же «копыт», надетых состоятельными горожанами на кожаную обувь для ее лучшей сохранности. Те же краткие приветствия – цирк завис в городе надолго, уже, считай два здешних месяца,
Смеркалось, пошел легкий снежок, который долго не таял, покрывая одежду красивыми звездочками. Елена шагала, сжав кулаки в шерстяных варежках-митенках без пальцев и думала, получится у Жоакины, наконец, затащить в постель Раньяна или нет. Казалось бы, какое лекарке до этого дело? Но мысль кружилась и возвращалась опять, как назойливый и хитрый комар, успешно избегающий ладони.
* * *
Жоакина, как верно поняла Елена, была девицей прошаренной и закаленной тяготами жизни. Как только Раньян немного отошел от ран и начал вставать, циркачка сразу положила глаз на высокого и статного бретера, определив его в фаворита и заступника. Что, в общем, было здраво – художника может обидеть (и ограбить) каждый, а женщину тем более. Очевидно, если бы Раньян захотел, он быстро стал бы любовником, защитником, а также совладельцем цирка, перепрофилировавшегося в театр. Проблема Жоакины заключалась в том, что бретер не собирался становиться ни фаворитом, ни заступником, кажется, он вообще не понимал, чего ждет акробатка. Все думы мечника были обращены к мальчишке и его безопасности, так что все более откровенные намеки Жоакины скользили как вода по сальной сковородке. Девушка не унималась, и Елена временами думала, что надо бы как-то подтолкнуть процесс, дабы в группе не росло напряжение, чреватое конфликтом, но, как и с воспитанием Артиго, все время что-нибудь да мешало.
* * *
А вот и трактир, он же мини-«отель», один из трех в городе. Городок был побольше того, где случилось кровопролитие и специализировался не на столярах, а на горшечниках. Еще сюда начали совать нос кирпичных дел мастера, так что скорее всего город ждало хорошее будущее. Елена отступила к стенке ближайшего дома, пропуская вереницу пряничных артельщиков, которые шли на заработки. Опять же - не по сезону рано, по крайней мере за пару месяцев до того как вереницы отхожих промысловиков начинали обычно стягиваться к большим городам. Пряникоделы выглядели умеренно бодро и, по-видимому, на ночлег останавливаться не собирались. Шли налегке, без телег, как принято у крестьян в походе за городской денежкой или бродячих артельщиков. Были бы топоры да ножи, а все остальное - те же печати для пряников - сделают на месте или арендуют за недорого. Поняги у странников были хорошие, Елена опять вспомнила, что новой так и не обзавелась, а надо бы, первейший инструмент в долгом пути.
Ее уже поджидали, у входа выстроилась небольшая очередь из пяти-шести человек с одинаково просительными лицами, на которых заранее укрепилось выражение сирых и убогих. Елена жестом поприветствовала будущих клиентов, те вразнобой поздоровались, некоторые даже сняли шапки. Весьма кстати тяжелая дверь на очень тугой петле открылась, выпуская наружу основательно побитого мужичка, который пребывал в свободном падении, едва касаясь ногами досок. Спикировав, как подбитый самолет, с низенького крыльца без перил, мужичок звучно плюхнулся в лужу и, кажется, немедленно заснул. Трактирный вышибала как обычно смерил Елену строгим взглядом, она как обычно же сунула ему неровно обрубленную четверть грошика и прошла внутрь, шагнув под вывеску с грубо намалеванным топором.
Постоялый двор изнутри казался больше чем снаружи, притом существенно. Двухэтажный, с двумя «залами» и несколькими «кабинетами» для азартных игр и прочего кулуарного времяпровождения. В одном зале, то есть большой комнате, преимущественно ели и пили, в другом наоборот, пили, закусывая. Елена все так же привычно кивнула прислуге, махнула рукой держателю двора, крупному, пузатому дядьке, который гордился военным прошлым и даже прозвал заведение «Под алебардой». Денег, правда, хватило только на рисунок топора, но посетителей это не смущало.