Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века
Шрифт:
Расположение Тульского края в центрально-земледельческом регионе определяло специфику его социально-демографического состава и экономического развития. Плотно заселенный еще в XVII веке, Тульский край, с черноземными землями в южной и юго-восточной части, имел один из самых высоких по России удельный вес крепостного крестьянства. Крестьяне составляли 95,49 процента населения края в 1762 году и 93,42 процента в 1782 году, причем помещичьи крестьяне составляли соответственно более 80 процентов и 77 процентов всего населения региона {432} . Данные III ревизии не учитывали, однако, неподатное население страны, то есть дворянство и духовенство, которые, по подсчетам Владимира Максимовича Кабузана, составляли в 1762 году около 220 000 душ мужского пола, или 1,88 процента населения всей страны {433} . Мы не располагаем пока точными сведениями о количестве дворян в Тульской губернии на 1762 год [82] . Спустя двадцать лет, однако, неподатное население Тульской губернии по официальным отчетам насчитывало 11 568 душ мужского пола, то есть примерно 2,64 процента населения {434} . В их число входили представители 850 дворянских семей и довольно многочисленное духовенство [83] . Дворяне, таким образом, могли составлять в Тульской губернии в 1782 году около 1 процента всего населения. Им принадлежало подавляющее большинство земель в регионе — 82 процента по данным Генерального межевания, проходившего в губернии в 1776–1780 годах. В некоторых уездах помещичье землевладение охватывало до 95 процентов всех земель (Каширский, Епифанский, Алексинский и Чернский уезды). Это значительно превышало проценты дворянского землевладения в других губерниях центрально-земледельческого региона, что объяснялось большой распаханностью земель в губернии (до 70 процентов) и уже тогда ощущавшимся недостатком лесов, покрывавших только 17 процентов территории губернии {435} . [84] В губернии размещались имения самых богатых землевладельцев России: Апраксиных, Давыдовых, Долгоруковых, Измайловых, Колычевых, Алексея Петровича Мелыунова, Кирилла Григорьевича Разумовского, Хитрово, Шепелевых, Шереметевых
82
Приводимая В.М. Кабузаном численность неподатного населения Тульской губернии по данным III ревизии (1762 год) в 992 души мужского пола не представляется достаточной. Эта цифра серьезно противоречит его же подсчетам по IV ревизии. См.: Кабузан В.М. Изменения в размещении населения России. С. 86, 98.
83
Тульский край в XVIII веке был значительным религиозным центром, в котором находилось 7 крупных монастырей и 840 церквей, относившихся к Крутицкой и Коломенской епархиям, в состав которых входили также некоторые города Московской и других губерний. В 1788 году все города Тульского наместничества были присоединены к Коломенской епархии; в 1799 году была открыта Тульская епархия. Если считать, что в 1788 году хотя бы половина из 8016 членов духовенства указанных двух епархий находилась на территории Тульской губернии, их доля могла составлять от 1 до 1,5 процента населения. См.: РГВИА. ВУА. Д. 19121а. Атлас Тульского наместничества […] Составлен в Туле 1784 года. Л. 11–12; Дилтей Ф.Г. Собрание нужных вещей для сочинения новой географии о Российской империи… Часть первая о Тульском наместничестве. [СПб., 1781 г.] // Лепехин А.Н. (Сост.) Тульский край глазами очевидцев XVI–XVIII вв. М., 2009. С. 100; Афремов И.Ф. История Тульского края. С. 43, 55.
84
В сводных таблицах количества, распределения и размещения владений по Генеральному межеванию Водарский указывает, что 82 процента составляли в Тульской губернии владения «помещиков и других совладельцев», владения же «только помещиков» составляли в среднем 73 процента. См.: Там же. С. 286–287. Для сравнения приведем данные о среднем проценте владений «только помещиков» по губерниям Центрально-Черноземного региона: Рязанская губерния — 61 процент, Орловская — 50 процентов, Курская — 24 процента, Харьковская — 48 процентов и Тамбовская — 38 процентов. Процент дворянского землевладения был несколько выше в Центрально-Нечерноземном регионе: в Московской губернии «только помещики» владели 67 процентами земель, во Владимирской — 64 процентами, в Калужской даже 81 процентом (Там же. С. 278–280).
85
По подсчетам Черненко, в Алексинском уезде при общем росте количества землевладельцев с конца XVII века до 1762 года почти в два раза (с 306 до 550) доля мелких помещиков, владевших менее 100 десятин земли, выросла также в два раза и составила более половины всех владельцев (Там же. С. 28).
Городское население не было многочисленным, составляя в начале 1780-х годов около 18 000 душ мужского пола, или чуть более 4 процентов населения губернии {437} , что было более чем в два раза ниже, чем в среднем по европейской части России в эти годы [86] . Половину городских жителей губернии составляли жители Тулы (около 9000 душ мужского пола), население других городов колебалось от 156 человек в Крапивне до 2396 в крупном торговом центре Белеве. Города, в особенности губернский город Тула, активно развивались во второй половине XVIII века. В них успешно разворачивалась торговля, главной отраслью которой была торговля хлебом; весьма развитой была торговля кустарно-ремесленными изделиями, на первом месте среди которых были стальные и медные изделия.
86
По подсчетам Б.Н. Миронова, в 490 городах и посадах Европейской России проживало в 1783 году 2035 тысяч человек, или 9,6 процента населения Европейской России. См.: Миронов Б.Н. Русский город в 1740–1760-е годы. Л., 1990. Табл. 1.
Своеобразной чертой Тульской провинции, а затем губернии было то, что, несмотря на весьма благоприятные условия для сельского хозяйства и занятость в нем большей части населения, место региона в экономической жизни страны определялось не агрономическими успехами, а высокоразвитой промышленностью и процветающими кустарно-ремесленными промыслами. Еще в конце XVI века в Туле и других городах возникают поселения казенных кузнецов. С XVII века Тульский край становится основной металлургической базой страны. В 1712 году в Туле был основан первый в России оружейный завод — крупнейшая мануфактура, выполнявшая государственные заказы на поставку оружия. По данным III ревизии, группа казенных оружейников Тулы насчитывала 4443 человека. Их число выросло до 5152 человек к 1782 году, что составляло больше половины всего мужского населения города (51,8 процента). Среди городских жителей казенные оружейники были особым сословием — проживая в отдельной Оружейной слободе, они обладали исключительными привилегиями. Еще в XVII веке казенные кузнецы добились освобождения от посадского тягла, принудительного постоя и выговорили себе право быть судимыми в «своем» приказе. Сохранив или отстояв эти привилегии в XVIII веке, оружейники добились также освобождения от рекрутского набора, вместо которого им было разрешено поставлять учеников для обучения на заводе. По Положению о Тульском Оружейном заводе 1782 года оружейники получили разрешение изготовлять оружие и другие изделия у себя на дому на продажу. Все это делало положение тульских оружейников особым не только среди других городских жителей Тульской губернии, но «и совершенно уникальным» во всей оружейной промышленности России{438}.
Удобное местоположение Тульской губернии в центре страны (182 версты на юг от Москвы) на плодородных равнинных землях Средне-Валдайской возвышенности на перекрестке торговых путей из южных хлебопроизводящих регионов в Москву и Петербург, наличие больших рек (Оки, Упы, Дона и других), широко использовавшихся для транспортных перевозок, и развитой сети дорог (в 1770-е годы по губернии проходило 5 главных дорог с почтовыми станциями), успешно функционировавшие сельское хозяйство и торговля и, главное, высокоразвитое металлургическое и казенное оружейное производства делали регион стратегически важным для центральной власти и в то же время легкодостижимым в силу своей географической близости к центрам управления в Москве и Петербурге. Насколько эффективными оказывались меры правительства по организации системы управления в Тульской провинции и губернии на протяжении второй половины XVIII века, будет видно из проанализированных ниже материалов о персональном составе представителей местной администрации и реконструкции некоторых аспектов их деятельности.
Представители власти в провинции в 1750-е годы
Для краткой характеристики корпуса чиновников на государственной службе в провинции в середине XVIII века напомним, что в 1754 году Елизавета Петровна повелела произвести первую в истории страны полную перепись чиновников и канцелярских служителей центральных и областных учреждений. Переписи служивых людей различных категорий велись и раньше — Разрядным приказом до 1711 года и Герольдмейстерской конторой после введения Табели о рангах в 1722 году. Однако никогда до 1754 года перепись не отличалась таким широким охватом центральных и местных учреждений и не давала такого количества служебных «сказок» чиновников, составленных со множеством деталей и, что важно, по единому образцу [87] . В течение двух лет (1754–1756) сведения с мест поступали в Сенат, где они подвергались тщательной проверке. Всего в 16 губерниях Российской империи, делившихся в 1750-х годах на 45 провинций, разделенных, в свою очередь, на уезды (более 250), на государственной гражданской службе состояло свыше 9000 человек, а с учетом солдат, караульщиков, дворников и других служащих низших категорий это количество увеличивалось до 11 500–12 500 человек {439} . Собственно канцелярской работой занимались чиновники, то есть служащие канцелярий, имевшие чин по Табели о рангах, а также канцелярские служители, то есть внетабельные служащие, составлявшие нижний слой государственных служащих, — подьячие с приписью, канцеляристы, подканцеляристы, писари и копеисты. По подсчетам С.М. Троицкого, в государственном аппарате России в 1755 году насчитывалось немногим более полутора тысяч классных чиновников, распределявшихся почти поровну между центральным (901 человек) и местным (747 человек) аппаратами, что создавало серьезный дисбаланс власти. Канцелярские служители значительно превосходили по числу чиновный корпус и насчитывали в своих рядах больше 3 тысяч человек в местных канцеляриях и примерно столько же в центральных {440} . Среди последних, однако, представителей дворянства было крайне мало, лишь 4 процента, поэтому внеклассные канцелярские служители на этом этапе нас интересовать не будут. В среде классных чиновников местных канцелярий дворяне значительно преобладали, составляя около 60 процентов, причем в высших эшелонах местной власти (чиновники I–VIII рангов, начиная с уездных воевод и выше) дворяне составляли свыше 80 процентов. Социальная ситуация в канцеляриях Тульской провинции, регионе с чрезвычайно высокой концентрацией дворянского землевладения, в 1750-е годы была даже более благоприятной для дворян, чем в целом по стране. На 1754–1756 годы мы располагаем сведениями об администрации 10 уездов, в которых числилось 27 чиновников {441} . [88] Все они принадлежали к канцелярской «элите», то есть представителям местной администрации с классными чинами штаб- и обер-офицеров, к которым было положено обращаться «ваше высокоблагородие» и «ваше благородие». На момент переписи дворяне составляли 100 процентов в их рядах; правда, у одного чиновника было личное дворянство, а у двоих выслуженное, военное. Таким образом, среди чиновников тульских канцелярий в середине 1750-х годов потомственные дворяне составляли 89 процентов и все 100 процентов воевод происходили из потомственных дворян. Сословный принцип местного управления проявлялся в Тульском крае очень сильно [89] .
87
По подсчетам С.М. Троицкого, сведения были получены о 95 процентах всех центральных и подавляющем большинстве местных учреждений: Троицкий С.М. Русский абсолютизм и дворянство в XVIII в. С. 167–169.
88
Имеются сведения по всем шести уездам собственно Тульской провинции и четырем уездам других провинций: Белевскому и Новосильскому (Орловской провинции), Ефремовскому (Елецкой провинции) и Каширскому (Московской провинции); отсутствуют сведения по Богородицкому, Одоевскому и Чернскому уездам.
89
Для сравнения — в провинциях Сибири лишь 54 процента воевод и управителей в 1727–1764 годах принадлежали к потомственному дворянству, что позволило М.О. Акишину сделать вывод о «всесословном» характере сибирской бюрократии, см.: Акишин М.О. Российский абсолютизм и управление Сибири XVIII в.: структура и состав государственного аппарата. М.; Новосибирск, 2003. С. 194; Ананьев
На верхней ступени административной лестницы стоял провинциальный воевода. Благодаря восстановлению воеводского правления в России в 1726 году в руках воевод были сосредоточены все ветви власти и управления в провинции — административная, судебная, фискальная, разыскная (включая розыск иностранных шпионов), санитарно-полицейская и, отчасти, военная. Наделенный огромными полномочиями в собственной провинции, провинциальный воевода подчинялся губернатору и был ответственен перед ним. Изданный в 1728 году Наказ губернаторам и воеводам и их товарищам возрождал строгую вертикаль управления в стране, подчиняя губернаторов центральным органам управления, провинциальных воевод — губернатору, городовых или уездных воевод — воеводе провинциальному. Однако губернатор не назначал подведомственных ему воевод (это была прерогатива Сената), как не мог он своей властью и отрешить провинциального воеводу от должности. Провинциальный воевода в свою очередь не назначал и не мог отстранить воеводу уездного. При неисправном отправлении должности уездным воеводой воевода провинциальный должен был подать рапорт губернатору, у которого было право штрафовать уездных и провинциальных воевод. Повинциальный воевода был также обязан «принуждать» уездных воевод к своевременному решению всех дел.
Указы 1734 года создали, однако, ситуацию, в которой вертикаль власти законодательно сохранялась и по-прежнему подчеркивалась, но на деле расшатывалась, так как возникало двойственное подчинение провинциальных воевод. До 1734 года все приказы центральных органов власти поступали непосредственно губернатору, который доводил их до сведения провинциальных воевод. Отчетность по исполнению приказов, а также собранные в провинции налоги должны были поступать обратным порядком, от провинциальных воевод к губернатору и затем в центральные ведомства. Однако подобный способ коммуникаций нередко оказывался чрезвычайно неэффективным из-за обширности губерний и отдаленности их центров от Петербурга и Москвы, при том что центры входивших в них провинций часто находились гораздо ближе к столицам [90] . По указам 1734 года провинциальные воеводы должны были посылать отчеты и собранные налоги непосредственно в соответствующие коллегии, лишь извещая губернатора о своих действиях, а губернаторы делали то же самое только в той провинции, в которой находился центр губернии и где они фактически выполняли функции провинциального воеводы {442} . Губернаторы, однако, сохраняли роль «смотрителей» губерний, осуществляя общий надзор за выполнением законов и действиями воевод, а также оставаясь командующими войсками, расположенными в губернии, инстанцией для апелляций на воевод и их судебные решения и агентами центральных властей, через которых правительство могло осуществлять карательные действия {443} .
90
Дж. Ле Донн приводит следующие цифры: расстояние от Москвы до Орла составляло 359 верст, тогда как через центр губернии Белгород это расстояние составляло 913 верст; впечатляющим примером является город Вологда Архангельской губернии, до которого от Москвы было 428 верст, а через губернский центр — 2008 (LeDonne J.P. The Evolution of the Governor's Office, 1727–64 // Canadian-American Slavic Studies. Vol. 12. 1978. P. 86–115, здесь p. 106).
Возникшая неопределенность властных отношений в системе губерния — провинция и почти равные обязанности воевод и губернаторов перед органами центральной власти разрушали концепцию иерархии власти и накладывали серьезные ограничения на власть губернаторов в провинции. Исследовавший институт губернаторства Джон Ле Донн отметил, что в период с 1727 по 1764 год назначение на губернаторский пост получали представители высших слоев российского дворянства: из 75 губернаторов 55 имели ранг IV или выше класса по Табели о рангах, тогда как фактически должность губернатора соответствовала рангам генерал-майора или действительного статского советника (оба IV класса). Для большинства назначаемых на губернаторские посты членов аристократических семей должность губернатора не являлась повышением, а была в лучшем случае сохранением ранга, заслуженного на предыдущем посту. В реальности же, несмотря на высокий престиж должности по намерению законодателя, для многих данное назначение означало опалу и удаление от двора. Исключение составляла лишь должность губернатора Московской губернии, которая отражала доверие самодержца и правящей группировки {444} . Особое положение губернатора Москвы — второй столицы государства, где находились многие центральные органы власти? — способствовало возникновению особых взаимоотношений с провинциальными воеводами, находившимися в его подчинении, по сравнению с предписываемой законом или стихийно складывавшейся моделью таких отношений в провинции {445} . Последствия для тульских воевод могли быть двоякими: с одной стороны, близкое расположение Тульской провинции к Москве и особый статус Московской губернии делали назначение на должность воеводы в Тульскую провинцию более престижным и даже более выгодным для дворян, чем в другие регионы страны. Центральное расположение региона и развитая структура коммуникаций позволяла воеводам часто, по нуждам службы или собственным, ездить в Москву, легко добираться до провинций, где были расположены их собственные имения, на недолгую отлучку в которые они нередко не спрашивали разрешения начальства. Можно предположить также, что исключительность задач по управлению Москвой и Московской губернией, в частности колоссальные работы по подготовке переезда Елизаветы в Москву, составлявшие главную заботу князя Сергея Алексеевича Голицына, стоявшего во главе губернии в 1753–1756 годах, хотя бы в некоторой степени лимитировали его возможность контролировать деятельность тульского провинциального воеводы Осипа Тимофеевича Квашнина-Самарина [91] .
91
И.А. Блинов подчеркивает распространенную практику сношения провинциальных воевод напрямую с Сенатом, минуя губернаторов, особенно по важнейшим делам, на протяжении всей второй половины XVIII века (Блинов И.А. Губернаторы. Историко-юридический очерк. СПб., 1905 [репринт, переизд.: М.; Тверь, 2008]. С. 61). Вопрос взаимоотношений московского губернатора с тульскими провинциальными воеводами требует специального исследования.
С другой стороны, те же удобства расположения Тульской провинции делали контроль за действиями местных воевод со стороны центральных ведомств гораздо более легким, чем в отдаленных губерниях. Принято считать, однако, что сосредоточение в руках воеводы всех ветвей власти и управления, а также обширность Российской империи и недостаток средств, выделяемых государством на нужды местной администрации, создавали ситуацию, в которой воеводы обладали почти безграничной властью и чувствовали себя полноценными хозяевами региона, чему способствовало также редкое посещение провинций ревизорами из центра {446} . Последнее утверждение не совсем верно: Юрий Владимирович Готье, говоря об областном управлении в период с 1725 по 1762 год, приводит примеры многочисленных комиссий, посылаемых из Петербурга для расследования злоупотреблений на местах. Сенатские следственные комиссии были не редкостью даже в отдаленных регионах Сибири {447} . Это, безусловно, не отменяет в целом факта недостаточного контроля сверху за деятельностью местных властных органов. Привлекает, однако, внимание отсутствие в указанное время крупных судебных разбирательств над воеводами Тульского края. В отличие от громких процессов над управителями других регионов {448} воеводы Тульской провинции не были замечены в серьезных нарушениях или преступлениях [92] . Причины этого могли быть опять-таки двоякими: либо в силу особых забот московского губернатора они не находились в орбите его постоянного контроля, либо тульские воеводы представляли собой верных служак, хороших управителей и порядочных людей.
92
Немногочисленные процессы над воеводами Тульского края относятся к более раннему или более позднему периодам и, за исключением одного, не были связаны с серьезными преступлениями. Вот эти случаи: следствие 1738 года над каширским воеводой Я.П. Баскаковым по поводу совершенных им злоупотреблений и убийства закончилось его казнью; следствие 1744 года о «предерзостных поступках» белевского воеводы Д.С. Шеншина (хулиганстве и участии в драке) привело лишь к его отстранению от должности; тем же закончилось разбирательство по делу другого воеводы в Белеве (в 1765–1767 годах), Н.Ф. Кашталинского, обвиненного в конфликте с купцами, в котором сам воевода был избит; в 1763–1764 годах шло сенатское разбирательство по поводу закупок провианта и фуража по завышенным ценам новосильским воеводой Л.Ф. Юрасовым. См.: Готье Ю.В. История областного управления. Т. 1. С. 245–251; РГАДА. Ф. 16. Оп. 7. Д. 633 (частично опубликовано в книге: Соснер И.Ю. Белев в его прошлом и настоящем. М., 2005. С. 181–205); РГАДАФ. 248. Оп. 48. Д. 3770. Л. 341–342; Ф. 304. Оп. 1. Д. 372.
Первое обстоятельство не подтверждается фактами: в делопроизводственных бумагах канцелярии Тульской провинции мы видим постоянные запросы канцелярий как московского губернатора, так и центральных властей о предоставлении отчетов по тому или иному поводу и сведений о деятельности местных воевод. Регулярно требовались ведомости о проведении «присутствий», то есть заседаний в канцеляриях для решения разноообразных дел; задержки в поставке податей или иные нарушения организации управления регионом замечались и наказывались штрафами [93] .
93
См., например, неполный перечень рапортов за 1757 год, затребованных Главным комиссариатом, а также донесений из уездных канцелярий в провинциальную за тот же год, отложившихся в фондах Тульской провинциальной канцелярии: ГАТО. Ф. 55. Оп. 2. Д. 2129: Дело о количестве решенных дел о колодниках, содержащихся в Крапивенской воеводской канцелярии; ведомости Веневской воеводской канцелярии, посылаемые в Главный комиссариат, о служебной деятельности прапорщика Якова Максимова и воеводы Дмитрия Данилова; Д. 2130: Рапорт Епифанской воеводской канцелярии в Главный комиссариат о количестве присутствий поручика Максима Ратаева, состоящего при подушном сборе; ведомость Веневской воеводской канцелярии о количестве присутствий прапорщика Якова Максимова, состоящего при подушном сборе; Д. 2131: Ведомость о количестве присутствий в алексинской воеводской канцелярии воеводы Фомы Хрущова и при подушном сборе поручика Прокофия Горемыкина; Д. 2133: Рапорт Крапивенской воеводской канцелярии в Тульскую провинциальную канцелярию о количестве и составе присутствующих при решении дел; ведомости Веневской воеводской канцелярии, посылаемые в Главный комиссариат, о служебной деятельности воеводы Дмитрия Данилова и прапорщика Якова Максимова; Д. 2135: Рапорт в Тульскую провинциальную канцелярию о количестве присутствий в Дедиловской воеводской канцелярии воеводы Ушакова; Д. 2137: Дело о количестве присутствий в Епифанской воеводской канцелярии воеводы прапорщика Чоглокова и поручика Максима Ратаева; Д. 2138: Ведомость о количестве присутствий в Алексинской воеводской канцелярии воеводы Фомы Хрущова и поручика Прокофия Горемыкина; Д. 2141: Ведомость в Тульскую провинциальную канцелярию о количестве присутствий воеводы Фомы Хрущова в Алексинской воеводской канцелярии; Д. 2990: Рапорт и ведомость Алексинской воеводской канцелярии в Тульскую провинциальную канцелярию о проведении присутствий с коллежским асессором Фомой Федосеевичем Хрушовым с декабря 1756 г. по январь 1757 г.; и др. О нарушениях воевод см.: Там же: Д. 2981: Доношение Веневской воеводской канцелярии в Тульскую провинциальную канцелярию о розыске бывшего воеводы города Венева — титулярного советника Дмитрия Данилова для сдачи им дел новому воеводе. 1761 г.; Д. 3470: Инструкция Тульской провинциальной канцелярии, выданная капралу Николаю Борщову для вручения письменного предписания титулярному советнику из села Барыбино Тульского у. Д.К. Данилову о немедленной явке его в Тульскую провинциальную канцелярию; Д. 3529: Доношение Веневской воеводской канцелярии в Тульскую провинциальную канцелярию о взыскании штрафных денег с бывшего воеводы г. Венева титулярного советника Дмитрия Данилова. 1763–1764 гг. См. также: Там же. Д. 604, 639, 641, 957, 1104, 1608, 1901, 2269 и др.