Дворянство. Том 2
Шрифт:
Дом оказался не слишком велик и не слишком мал, правильнее всего было бы назвать его «компактным». В основном двухэтажный, однако, с надстройками, а также несколькими башенками, которые вытягивались на все четыре этажа. Сложен из обычного серо-черного камня, без украшений, но кровля свинцовая — признак нешуточного богатства. Садика не было, но имелась металлическая ограда, обвитая еще с осени ломкими, сухими стеблями плюща. Хозяин (или хозяева) не удостоил гостей личной встречей, у дома ждала небольшая группа, в меру серьезная, однако не торжественная. Один кавалерист, вроде бы сержант, неплохо снаряженный, даже в полукирасе вместо бригандины, плюс пять или шесть спутников, похожих на слуг при оружии. Или на клиентов
Блохтовский паж устремился к встречавшему, они обменялись несколькими словами, затем паж отправился дальше, по-прежнему не оборачиваясь. Очевидно, его задача была исполнена, далее Смешная армия переходила в ответственность привечающей стороны.
— О, доброе дело, — возрадовался горец при виде встречающей делегации. — Заночуем в тепле, и будет, что в рот положить!
Гамилла выглядела в целом довольной, Гаваль тоже — менестрель оценил дом, решил, что его хозяин платежеспособен и здесь имеются неплохие шансы проявить себя. А Елена пыталась вспомнить, где же она видела герб? Композиция вроде бы знакомая… Да, определенно женщина все это уже видела, причем не так давно. Может в господском поезде? За этими попытками женщина прослушала имя гостеприимного хозяина дома.
— … достопочтенный барон и гастальд окажет вам честь и примет на себя долг богатодарного гостеприимства, — провозгласил кавалерист с эмалью, впрочем, без особого пафоса и энтузиазма. Мужчина явно тяготился обязанностью выполнять ритуал перед сбродной компанией, где имелась единственная благородная персона в лице Гамиллы, и та женщина.
Тараканов не есть, из унитаза не пить, подумала Елена, вспомнив отрывок из старого фильма с молодым Томом Хэнксом и какой-то собакой. По крайней мере, эта мысль явно читается на кислой роже эскортника. Он, кажется, свято уверен, что гости с первых шагов начнут сморкаться в портьеры и отливать в камин. Кстати, судя по трубам, камины и прочие очаги тут в широком наборе, это хорошо, в сырую погоду у Елены начинала болеть сломанная Чертежником рука.
Кавалерист меж тем задавал традиционные вопросы: принимают ли сие почтенные гости? Есть ли у них отставшие спутники с лошадьми, которых надо завести на конюшню? Раньян с выражением такой же глухой тоски на мрачном лице столь же протокольно отвечал. Елена слушала в пол-уха, точнее вообще не слушала, желая лишь слезть, наконец, с тряского животного, размять ноги, съесть хоть три корочки черствого хлеба, но с обычной тарелки на обычном столе, желательно вилкой, а не руками. Женщина так и не вспомнила, где же она видела барано-козлиный герб, вот ведь досада.
— … прельститесь же благоприятством и расположением Его милости, приняв на себя долг честного гостевания!
— Достаточно, — прервал тираду хозяин дома, выйдя на пятиступенчатое крыльцо с бронзовыми перилами в завитушках. Мужчина выглядел дорого и недовольно, как положено тому, чей дом готовятся оккупировать сомнительные личности, пусть даже в приличную часть им хода не будет. За господином спешил мальчик-слуга, готовый подать шляпу с золотой брошью.
— Они уже все поняли. Добро пож…
Хозяин споткнулся на середине фразы, когда увидел Елену. Та, в свою очередь, сразу вспомнила благородно-пуританскую физиономию и огромную серьгу с бриллиантом. А также супругу барона, которая была так похожа на юную и бледную Лив Тайлер, ртутную микстуру и другие чудеса перинатальной медицины.
Так,
Пауза неприятно затягивалась. Сержант неуверенно смотрел то на гостей, то на господина. Раньян с кажущейся расслабленностью откинулся на заднюю луку седла, приняв идеальную позицию, чтобы в одно движение перекинуть ногу и спрыгнуть на землю, выхватывая мессер из ножен. Марьядек тяжело вздохнул, понимая инстинктом браконьера и выживальщика, что началась пока неясная, однако нездоровая байда. Гаваль растерянно оглянулся на телохранительницу, Гамилла, в свою очередь, посмотрела на Елену с отчетливыми выражением «довыеживалась?»
— Добро пожаловать, — мрачно повторил его милость Теобальд аусф Лекюйе-Аргрефф, достопочтенный барон и гастальд. Скривился и добавил, обращаясь теперь уже персонально к Елене. — Ступай за мной.
Да, кажется, тут мы не заскучаем, еще раз подумала Елена, спешиваясь и передавая поводья баронскому прислужнику. Гостей не приказали бить сразу, никто не кричал «стража!» или «судейские!», но это пока ни о чем не говорило. Не далее чем позавчера Елена писала под диктовку протест на дело о частном содержании некой дамы в личной темнице некоего церковного деятеля, каковое содержание представляло собой отъявленный произвол, однако тянулось уже пятый месяц, пока бандитствующий храм грабил владения дамы.
Ноги казались ватными, руки чуть подрагивали, хотя страха как такового женщина и не испытывала, скорее так выражалось сильнейшее нервное возбуждение, идущее сразу по нескольким направлениям, от готовности к любым неприятностям до живого интереса — что в итоге получилось из медицинских рекомендаций баронам?
Не заскучаем…
Она одернула полы теплой куртки, незаметно поправила плащ так, чтобы его можно было с легкостью, в два движения, скинуть на правую руку вместо щита. Нож в чехле, как верный боец, с готовностью прильнул к бедру, как бы нашептывая: «я здесь, я готов». Глядя в спину Теобальда под велюровым кафтаном, Елена шагнула на первую ступень.
Глава 10
Часть II
Базар житейской суеты
Глава 10
Пастыри говорили, что Пантократор в милости Своей чередует невзгоды и дары, чтобы каждый из людей ощутил тяжесть Его гнева, но и силу Его любви. Дабы мог укрепиться в истинной вере и шире раскрыть в душе своей калитку, ведущую к посмертному блаженству. Поэтому весна второго (или все еще первого, как посмотреть) года правления императора Оттовио, который до сих пор не был коронован и не получил достойного прозвания, выдалась удивительно мягкая, теплая. Настолько, что пошли даже слухи, дескать, можно будет перебедовать кое-как на оставшихся посадках. Зерно, конечно, взойдет скудно, зато каждое, пребывая в тепле и умеренной влаге, метнет из земли пять-шесть колосьев, а в «золотом поясе» и до десятка может дойти. Огороды опять же, репа с капустой, желуди да каштаны. Роскошествовать не придется, бедняки, вестимо, будут умирать во множестве, как издавна случается, но самое страшное — Великий Голод — минует всех нас, дьяволу на посрамление. И еще лет двадцать можно будет жить спокойно, ведь каждый знает — такое бедствие, чтобы накрывало свет на восемь сторон, от края до края земли, происходит не чаще раза в поколение, а то и реже.