Дворянство. Том 2

Николаев Игорь Игоревич

— Скорее биться бок-о-бок с его величеством и гетайрами.

Ростовщица помолчала, чуть закусив губу.

— Значит, сражение, — негромко сказала она. — Вы решили драться, поставив все на победу.

— Не мы. Император. И как раз по тем соображениям, которые вы привели. Оттовио Готдуа намерен править и хорошо понимает, что для него убийственна репутация марионетки сначала Острова, теперь Ужасной Четверки.

— Значит, император все-таки сразится с мятежным гастальдом, — задумчиво проговорила Фийамон. — Лично.

— Да. Он погибнет или покажет граду и миру, что Бог

одарил его удачей.

— И когда же сие может произойти?

— Полагаю, сегодня. Вернее, битва, скорее всего, уже завершилась. Шотан предпочитает устраивать побоища на рассвете, пока всадники и лошади не утомлены солнцем и зноем. А император внимательно прислушивается к военным советам графа. Нам остается лишь дождаться вестей.

Кааппе долго смотрела на маркизу, которая представляла собой прямо-таки квинтэссенцию жизнерадостной рассудительности. Затем сказала:

— Тогда подождем.

Две женщины по-мужски пожали друг другу руки, не по-воински, а словно купцы, заключающие сделку.

— Я воспользуюсь магией, — посерьезнела Кааппе. — Суть предложения и мои впечатления о его значимости станут известны семье до заката. Дальше — посмотрим. А теперь позволю себе вопрос личного свойства?

— Да, разумеется.

— Почему вы не использовали свои таланты при отцовском дворе? Почему «Затворница», а не что-то более яркое, деятельное?

— Это долгая история. Быть может, когда-нибудь я ее расскажу, однако не сейчас.

В голосе Биэль явственно прозвучало «никогда».

— Что ж, — сказала Фийамон. — Если вы снова пожелаете задуматься о смене занятий, прошу, немедленно поставьте меня в известность.

— Думаете, из меня получился бы сколь-нибудь годный банкир?

— Скорее взыскатель долгов, — скупо улыбнулась Кааппе. — У вас оригинально и гармонично сочетаются мастерство ритора, ум, а также… — Фийамон сделала короткую паузу, подыскивая нужное слово или делая вид, что подыскивает. — Бритвенная острота суждений. Одалживание денег похоже на лекарскую практику, оно требует острой руки и хорошо заточенного ножа. Глядя на вашу манеру переговоров, думаю, вы преуспели бы и в моем ремесле. Так что предложение открыто… до наступления как-нибудь очевидных препятствующих обстоятельств.

— Я запомню, — со всей серьезностью пообещала Биэль.

— А теперь, в ожидании вестей с поля боя, — предложила ростовщица. — Не покажете ли мне дворец?

— Почту за честь. Почту за честь…

_________________________

Кстати, цитата про королей и проституток мной не выдумана, а позаимствовал из «Истории нравов» Эдуарда Фукса. Рекомендую, весьма познавательная книга, хотя (имхо) автор все же временами сгущает краски. Но атмосферу легкости нравов, царящую в высшем свете автор, насколько я понял из сопоставления источников, передает весьма точно.

Глава 11

— Что же… — протянул мастер Ульпиан, с третьей попытки водрузив на переносицу очки. — Посмотрим, поглядим…

Это была странная особенность,

которая неизменно поражала Елену. В Ойкумене давно уже додумались до тактических очков с цветными линзами из упрочненного стекла, а также вполне земного вида оправы с проволочными или костяными дужками. Их часто использовали на Пустошах, в прочих землях реже, но также применяли. Однако в городах слабое зрение подкрепляли уродливыми конструкциями без дужек, похожими на гибрид складной лупы и прищепки. С чем это было связано — загадка. Возможно, психология аборигенов жестко разделяла предметы по назначению. То, что с диоптриями — одна штука, то, что для защиты глаз — совершенно иное дело, хотя и там, и там есть линзы. Такие вещи — вроде бы мелкие, незначительные — снова и снова демонстрировали Елене пропасть, разделявшую местных людей и ее, пришельца из условного будущего.

— Любопытно, — пробормотал Ульпиан. — Это под диктовку? Больно гладкая речь.

— Нет. Я переписала с их слов. В меру… своего понимания. Убрала несущественное. Уточнила значимое.

Ульпиан хмыкнул, прищурился. Положил лист и строго вопросил:

— А что бы ты им сказала?

Елена сглотнула, потянулась было к собственному носу, чтобы потереть его, сообразила, что это жест неуверенности, попытка выиграть время, оттянуть момент ответа.

— Ничего.

— Хм? — Ульпиан воззрился на писца, через толстые линзы его глаза казались гротескно громадными, как у жабы.

— Я бы написала ответ, потому что буквы окончательны. Написанное нельзя переврать или забыть. Можно лишь исказить толкование. И прочитала его.

— Хм, — мэтр повторил тот же односложный звук, но уже с совершенно другой интонацией.

— А написала бы я, что притязания господина и землевладельца, к сожалению, справедливы. Они обоснованы давним и повсеместным обычаем. Дарение первой свиньи из помета есть крепостная повинность. Если дед ее исполнил, значит, он признал себя крепостным. И его потомки тоже суть крепостные. К сожалению. Поэтому в суд подавать можно, но состязание выйдет непростым. И определится произволом судейского решения.

Елена вздохнула. Подумала, что неплохо получилось. Не уверена в способности изъясняться длинными фразами — говори короткие, делай паузы, обдумывая слова. Заодно и прозвучит весомее.

— Ну почему же «к сожалению», — не понял юрист. — Это данность, естественное положение людей. Кмиты, крепостные, арендаторы — каждому свое.

— Людьми владеть нельзя, — нахмурилась женщина. — Обращать их в рабство…

Она не закончила, решив, что оборот в стиле «по замшелым правилам» юрист не поприветствует.

— Конечно нельзя, — тоже сдвинул брови Ульпиан. — В законах четко и ясно сказано, что крепостничество не есть право владения. Эх, учиться тебе еще и учиться… Ладно, пиши отзыв, потом я его скину этому… который ушастый и все время ломает перья. Он доведет дело до конца и отчислит долю малую. Что у нас там насчет узурпации дворянства?

— Кавалер цин Ребьер и его претензии? — уточнила Елена. — Придется идти на храмовое кладбище, искать там могильные камни с именами предков. Если не найдем, то ему следует отказать.