Двойная игра

Карау Гюнтер

— А что на нем было надето — пальто и костюм?

— Под пледом ничего этого не было видно — он был укрыт им до подбородка.

Когда по звонку к Эрхарду Холле приходят Вернер и Йохен, он встречает их ликующим возгласом:

— Представьте себе, один из бандитов пострадал — подпалил-таки шкуру! Если наша версия с «фиатом» верна, то против одного из троих господ у нас есть улики. Стоит теперь подключить прокуратуру?

Вернер отвечает:

— С точки зрения закона это никогда не может помешать. Но сейчас? С какой целью?

— Послать ходатайство о розыске в Западный Берлин.

— Да ты что? Я не

советую. Нужно отдать должное твоей старательности, но улик и теперь недостаточно. Кроме того, в деле доктора Баума — профессора Штамма мы все еще бродим в потемках. Чего ты ждешь от ходатайства о розыске, если здесь действительно приложило руку ЦРУ? Мы только приподнимем им завесу над тем, чего они не знают. Пусть они делают это сами, если им нужно.

— И сколько мне еще ждать? Должен же я наконец представить результаты следствия?

— Все правильно. Только не забывай: один терпеливый человек лучше десяти торопливых. Через кузину Йохена Штамм предложил нам сыграть партию го. Что скрывается за этим? Это хороший шанс, и мы не имеем права отнимать его ни у него, ни у себя!

Пароль прозвучал. На аппаратуре одного из специалистов они еще раз прослушивают пленку, на которой записано то клацанье фишек, когда Йохен демонстрировал маниакальную привычку доктора Баума. И теперь Йохену приходится дважды повторить эту имитацию: один раз с керамическими фишками, найденными на месте преступления, а другой раз с костяными — вреде тех, что оставила ему кузина во время своего визита. Сравнив звуки, они приходят к выводу: в прежние времена использовались фишки из слоновой кости. Все, кажется, ясно. Но вдруг Холле берет оторопь и он недоверчиво спрашивает:

— Извините, до сих пор у нас была только одна фишка из слоновой кости — та, которую оставила Виола. А теперь Йохен держит в руке целых т{и таких фишки. Может, соизволите объяснить, откуда они взялись?

Вернер и Йохен, ухмыляясь, смотрят друг на друга. Вернер толкает Йохена в бок:

— Ну, объясни ему, что припасено у нас на последней руке [45] .

— Эти фишки я стащил у Баума. Когда я играл с ним первую партию, у меня возникло неясное предчувствие, что эти штучки когда-нибудь могут пригодиться. И вот, едва он вышел из комнаты, я запустил руку в шкатулку…

45

Здесь Вернер использует терминологию карточной игры.

— Так ведь он должен был заметить, что у него не хватает фишек!

Вернер смеется:

— Тебе, пожалуй, тоже стоило бы научиться играть в го. Тогда бы ты знал, что в партии никогда не используются все фишки. Их свыше трех сотен. В девяносто девяти партиях из ста остается еще но горсти черных и белых фишек.

— Что ж, спасибо, — говорит Эрхард Холле.

Йохен пододвигает ему фишки:

— Поскольку они у меня уже столько лет, то стали моей собственностью. И я великодушно дарю их тебе. Как вещественное доказательство и как символ твоей любви к порядку.

Теперь в конверте пять фишек — целая небольшая коллекция. Вернер опять задумывается:

— Почему, черт возьми, в сумке Виолы Неблинг фишки из слоновой кости, а у автострады — фарфоровые?

На это Эрхард Холле отвечает иронической усмешкой:

— Мне кажется, го развивает логическое мышление.

Он протягивает Вернеру свой рабочий блокнот, где записано: «Почему у трупа фарфоровые фишки? Слоновая кость горит!!!»

24

Мистер Баум хочет провести вечер с Мастером Глазом за доской го, но получается иначе. Надвигается сильная гроза, и, сидя в машине своего шефа, мистер Баум размышляет над тем, является ли война истиной в последней инстанции. Совершенно неожиданно для себя и вопреки всем правилам он называет Мастера Глаза его подлинным именем.

Подготовка Мастера Глаза была завершена, но — удивительное дело! — это ничуть не взволновало его. Во всем он был немцем до мозга костей, основательным и серьезным, иногда даже чересчур, однако старых немецких обычаев не признавал. Когда после успешно выдержанного на детекторе лжи экзамена и нашей пальбы на радостях в тире я, как при посвящении в рыцари, торжественно вручил ему пистолет, он совершенно равнодушно, ни в малейшей степени не ощутив символичности момента, запихнул его себе в карман, будто ключи от квартиры. И это была не последняя загадка, которую мне задал Мастер Глаз.

На вечер у нас ничего не планировалось. Мы оба были свободны. Тем не менее я волновался, как перед дебютом. До обеда я спихнул все наиболее срочные канцелярские дела и, как только ушел денщик, которого мне было положено иметь по штату, поставил доску для го на каминную плиту. Свободный вечер я хотел использовать для того, чтобы наконец как следует прощупать Мастера Глаза. После всех пройденных этапов я радовался предстоящей партии с ним. Когда я увидел перед собой доску, расчерченную на клетки девятнадцатью вертикальными и девятнадцатью горизонтальными линиями, меня вновь охватила эта глупая лихорадка, и я запустил руку в шкатулку. Как чудесно, словно живые, скользили в руке искусно выточенные фишки! И в этот момент зазвонил телефон.

Новость меня ошеломила: даже учитывая особый характер нашей резидентуры, она имела привкус сенсации — ОН, всем мастерам мастер, старых! Аллен, который в течение стольких лет стоял у дирижерского пульта в Лэнгли и дирижировал оркестром из 16 тысяч разбросанных по всему свету музыкантов, либо услышал у нас фальшивый звук, либо захотел разучить с нами что-то новое. Во всяком случае, ОН уже приближался на самолете к Западному Берлину.

Вскоре последовало официальное подтверждение. Сердитый голос шефа, который, казалось, исходил из его больного желудка, произнес:

— Господин Баум, я полагаю, у вас нет неотложных дел?

— Так точно, шеф.

— Тогда вы в моем распоряжении. Поразмыслите над тем, нет ли ничего тревожного в выпавшей на нашу долю высокой чести: ОН прибывает лично, ОН хочет поговорить со мной. На первый день, после обеда, назначен прием в комендатуре. Обычный идиотский маскарад. Вам приглашение доставит посыльный. Вечерний костюм на послеобеденное время — провинциальные идиоты! Прошу вас быть вовремя!

— Разумеется, шеф.

Шеф любил подавлять авторитетом, и я постоянно подыгрывал ему, услаждая его безмерное самолюбие: «Так точно, шеф!», «Как прикажете, шеф!», «Согласно вашему указанию, шеф!».