Двойная игра

Карау Гюнтер

— «…Го по своей сути беспрестанная борьба. Имеется предварительная ступень столкновений и угрожающих выпадов, в конце концов завершающаяся борьбой не на жизнь, а на смерть, цель которой — гармония на доске».

Я положил руку ему на плечо и заверил, что понимаю, как тяжело сейчас у него на душе, ведь ему предстоит возвращаться назад, в холод. И в тот же миг с его губ сорвалась фраза, рассердившая меня:

— Переходите лучше к делу.

Он сказал это, убирая шифровальную книгу. У него порой появлялась такая манера говорить — предельно сухая, граничащая с наглостью.

Я сдержался и уже официальным тоном спросил его о системе шифрования.

Он отбарабанил:

— Деление тринадцатого простого числа

на седьмое не только гарантирует удачу радисту, но и дает бесконечную дробь с длинным периодом. Первая цифра после запятой действительна для первого дня расписания радиосвязи, вторая — для второго, третья — для третьего и те де и те пе и те де и те пе. Эти цифры обозначают страницу книги, на которой с первого сложного существительного в соответствующий день радиосвязи начинается шифрование.

— А что означает нуль?

— Радиомолчание.

— Хорошо! И не забывайте: передачу вести из разных мест на повышенной скорости через трансмиттер, меняя частоты. В этом ваше единственное спасение от пеленгации. А мы вас всегда найдем.

— А если нет? Если за днем радиомолчания последует всемирное молчание?

— Вам известно, что в этом случае действует одна инструкция: притвориться мертвым, затаиться!

— Так-так, — сказал он, открывая дверцу со своей стороны, — на любом море когда-нибудь да наступает штиль. Прощай, Трафальгарская площадь! Прощай, Бродвей!

Даже в этот момент он хотел показать, что в состоянии с легкой душой принять самую тяжелую весть. Расставание, говорится в одной сентиментальной французской песенке, это всегда маленькая смерть, даже если расстаются мужчины, которые никогда не переставали быть ими. Действительно ли он чувствовал себя хозяином положения? Неужели не догадывался, что всего лишь незначительный винтик, сменная деталь в часовом механизме со слишком сильно растянутой пружиной, который уже начал тикать как часовой механизм взрывного устройства? Не я ли втянул его в эту дьявольскую игру, а сейчас бросал на произвол судьбы, которая даже при щедро отпущенных девяностодевятипроцентных шансах все равно настигнет его на сотый день радиосвязи?

Я вышел из машины с другой стороны. В слабом свете уличного фонаря на носу у Глаза поблескивали капли дождя. Он улыбался так, будто эта меня нужно было приободрить. И тут неожиданно для себя я спросил его о маленьком сынишке.

— У него все в порядке, — сказал он и посмотрел на меня немного насмешливо, немного недоверчиво. — Ему хорошо, — продолжал он, — потому что от него ничего не требуется, как только расти.

Работа с Мастером Глазом была моей первой крупной самостоятельной операцией. Из многочисленных инструкций мне было известно, что в момент засылки агента возникает своеобразная с точки зрения психологии опасность не только для самого агента, то есть того, кого засылают, по и для его руководителя, то есть того, кто засылает. Эта опасность заключается в том, что у обоих возникает ощущение предательства: у одного — ощущение, что его предают, у другого — ощущение, что он предает. Мне следовало также знать, что с точки зрения дела это ошибочное ощущение. Однако я ничего не мог с собой поделать. Это был не Пятый моего шефа, а мой Мастер Глаз. В первую очередь он был моим партнером. И вот на случай, если оборвется радиосвязь, неважно, с чьей стороны, я предложил ему воспользоваться тайником, не принадлежавшим к системе связи фирмы. Условным сигналом о том, что известие для него отправлено, было слово «Маврикий» — наименование знаменитой почтовой марки.

Как будто речь шла о приказе, он, чтобы лучше запомнить, повторил:

— Фалькенбергерштрассе… еврейское кладбище… в постаменте памятника… родился в Лемберге [50] … главная аллея… предпоследний участок слева… шестой ряд… одиннадцатая могила… — а потом заметил: — На кладбищах я ориентируюсь. Когда мы были детьми, то всегда играли там в охотников и индейцев. Наши велосипеды были лошадьми, а памятники — скалами.

Судя по всему, он не понял смысла моего предложения.

50

Немецкое название Львова.

— Йохен, — сказал я, стараясь подчеркнуть важность своих слов, — это имеет значение для нас обоих! Это канал для личной связи. Не забудьте этого, Йохен.

Лишь после того как он обернулся и протянул мне руку, до меня дошло, что вопреки всем правилам я назвал его по имени.

— Спасибо, доктор, — поблагодарил он, — я не забуду.

К нам медленно приближался грузовик, разукрашенный рекламами какой-то пекарни. На нем-то Йохен и пересекал границу.

Он повернулся и пошел. На тренировках он всегда казался мне человеком крепкого сложения. Теперь же, когда он уходил в темноту, становясь все меньше и меньше, он показался мне скорее тщедушным. У меня перехватило дыхание, когда, прежде чем забраться в кабину, он передал водителю через окно сверток с рацией. Они разговаривали на жутком жаргоне, который так типичен для варварского города Берлина. Они говорили о новых щипцах и дробилках, о копытах и решетах, о металлоломе и — о девках. Мне стало не по себе. Я почти ничего не понимал. Когда он вскочил на подножку, я крикнул:

— Йохен, я не оставлю вас в беде, я выручу вас!

Но в этот момент шофер дал газ, и Глаз, вероятно, ничего не расслышал.

25

Господину полицей-президенту (лично).

В единственном экземпляре.

Служебная записка

Во время небольшого обеда, устроенного вчера сенатом в честь сотрудников американской городской комендатуры, один знакомый мне компетентный сотрудник доверительно сообщил, что настоятельно рекомендует отказаться в будущем от услуг фирмы Мампе, занимающейся перевозкой грузов и прокатом автомобилей. Рекомендация связана с событиями, последствия которых могут серьезно затронуть интересы американской стороны. По его словам, об этом уже проинформирована генеральная прокуратура.

Принятие мер я оставляю на ваше усмотрение.

4 марта

(Подпись неразборчива.)

Вскоре после восьми утра, едва успев принять дежурство от ночной смены, детектив при отеле «Шилтон-Ройял» уже ошеломлен необычным звонком. Обе горничные с восьмого этажа, попеременно вырывая друг у друга телефонную трубку, возбужденно кричат в нее:

— В номере 717 двое посторонних мужчин!

— Взломщики, гостиничные воры! Скорее приходите, господин Зайбольт!

— Они не живут у нас! Совсем незнакомые люди в пальто и шляпах.

— Но я сделала вид, что приняла их за наших постояльцев. К тому же в 717-м живет тот самый профессор, который никуда не выходит. Я им сказала: «Доброе утро!» — и предупредила, что еще приду убрать номер. Уверена, они ничего не заподозрили.

Детектив прерывает их:

— Ради бога, говорите тише. Где вы сейчас, девочки?

— В бельевой. Приходите поскорее, и вы успеете схватить их.

Детектив кладет телефонную трубку. В соответствии с инструкцией он вызывает уголовную полицию и информирует о случившемся дежурного администратора. Затем, действуя точно по инструкции, он достает из сейфа для хранения оружия пистолет, из другого — патроны, заряжает пистолет опять-таки в соответствии с инструкцией, держа его стволом вниз над ящиком с песком, в котором произрастают кактусы, делает запись в книге учета и хранения оружия, кивает дежурному администратору, который уже готов незаметно встретить людей из уголовной полиции, и, наконец, поднимается на лифте наверх.