Двойник для шута
Шрифт:
Посол Шовелен изобразил на лице суровое порицание. Юный Трои упрямо не желал понимать, куда и по какому торжественному поводу они прибыли. Вельможа горестно вздохнул: горячо любимый им племянник, оставшийся сиротой в пять лет и выросший под его опекой, интересовался только оружием, лошадьми и поединками. Последние год или два его, правда, начали привлекать и женщины, но все же этого было слишком мало, чтобы сделать блестящую карьеру при дворе. Теперешний приезд в Великий Роан мог серьезно продвинуть Троя вверх по крутой придворной лестнице, где на каждой ступени ждут счастливца и награда, и титул, и власть. Но с таким же успехом он может столкнуться с предательством, позором, изгнанием и даже смертью. Однако граф всегда полагал, что
С точки зрения графа, их родная страна — Альворан — находилась на зыбкой грани между пиком своего расцвета и началом упадка. Двор все еще был пышен, а государственный казначей пока не объявил государю о его полном и окончательном банкротстве, но вот уже три поколения альворанских правителей находились в состоянии блаженного ничегонеделания. И граф был уверен, что подобная политика к добру не приведет, ибо являлся убежденным сторонником теории, что если хочешь хотя бы оставаться на месте, то нужно все время идти вперед. Он-то хорошо знал, что судьба, как океанский отлив, норовит утянуть человека назад. Но поскольку граф был всего лишь послом, а не главным советником короля, то и мыслями своими с государем не делился. Для себя же твердо решил, что его племянник будет делать карьеру при каком-нибудь другом дворе, так что поездка в империю пришлась как нельзя более кстати.
Великий Роан был самым могущественным и богатым государством мира. Эта огромная империя имела выход к трем океанам, омывалась семью морями и обладала неограниченным влиянием во всех странах, которые только могли перечислить самые искушенные географы. Император Роана являлся существом, которое в сознании прочих людей было ближе к небожителям, нежели к простым смертным. Блеску и великолепию его двора завидовали все монархи, о тысячной доле его казны тосковали бессонными ночами все скряги, скупцы и министры финансов, а его империя процветала так, словно боги трудились над ней в поте лица. Самым главным же было то, что Великий Роан не воевал.
Войн на этой земле не было вот уже семь или восемь сотен лет подряд, с тех самых пор, как воцарился на престоле первый из Агилольфингов — легендарный император Браган. Именно он сумел защитить империю от нападения северных варваров, а выиграв эту войну, объявил ее последней в истории Роана. Он же дал своему народу новый свод законов как залог благоденствия и мира, а также написал законы для своих потомков или последователей. И выходило, что каждый следующий император Великого Роана подчинялся этим повелениям беспрекословно. Многие иноземные государи готовы были отдать правую руку за то, чтобы узнать хотя бы половину из того, что было написано в законах — ибо при ближайшем рассмотрении великолепная империя изобиловала тайнами и загадками.
Нынешнее скопление гостей образовалось по случаю торжества — бракосочетания императора Ортона I с принцессой Арианной из рода Майнингенов — тех самых северных, некогда варваров, а ныне могучих соседей Роана из королевства Лотэр. Брак этот был династическим. Достаточно сказать, что жених и невеста встречались лишь один раз — когда им исполнилось соответственно семь лет и полтора года.
Похожая на глуповатую куколку в чепчике и непомерно тяжелом праздничном платьице, расшитом бриллиантами, — эта принцесса не понравилась Ортону. Будущий император Роана увлекался в то время верховой ездой и стрельбой из лука. Он вечно ходил с поцарапанным носом и разодранными коленками и девчонок, особенно таких крохотных, не любил. Известие о том, что впоследствии он будет обязан жениться на этой маленькой плаксе, повергло его в настоящее уныние.
С тех пор прошло восемнадцать лет. По слухам, принцесса Арианна не просто выросла, но и несказанно похорошела. День свадьбы был назначен, и накануне гордая дочь Майнингенов прибыла в столицу, чтобы
Гости ждали пышных торжеств и мечтали оказаться свидетелями неслыханной щедрости Агилольфингов, прославленной в веках не меньше, чем их могущество.
Все это посол Шовелен сотни раз втолковывал своему племяннику, но Трои, к его великой досаде, слушал вполуха.
— Милый мальчик, — уговаривал граф. — Император молод. Император настолько богат, что служить ему — воплощение мечты любого придворного. Ты юн и хорош собой, остроумен и неглуп — отчего бы императору Ортону не заметить тебя и не пригласить к себе на службу? Такой шанс случается один раз в жизни, пользуйся же им, дубина!
Трои соглашался пользоваться единственным шансом, но как-то вяло. Скорее, чтобы угодить дяде, которого искренне любил, а потому не хотел огорчать. Лично его, Троя, немного пугали многочисленные недомолвки и намеки, а также упоминания о тайнах и загадках, которые сопровождали любой разговор, в той или иной степени касающийся событий в Великом Роане. Вот и теперь дядя затронул странную и даже скользкую тему.
— Виссигер подробно рассказал тебе о возможные трудностях при встрече с императором и его двором? — монотонно спрашивал граф Шовелен.
Трои не мог не признать, что дядя его — при многочисленных и безусловных достоинствах — всегда был, мягко говоря, занудой. И зудел, как укушенное место, часами, а то и днями, когда хотел удостовериться в том, что все продумано, предусмотрено и решено до мелочей. Такая предусмотрительность приносила свои плоды, но и доводила окружающих до полного изнеможения.
— Ты же знаешь Виссигера, дядя. Он невнятен, как пригоревшая каша, — булькает, пыхтит и выпускает пар. Четыре часа кряду толковал о том, что на шута императора нужно смотреть каким-то особенным образом, что с шутом императора нужно обращаться каким-то особенным образом, но я так и не понял ничего из его объяснений. Что ты так волнуешься? На месте разберемся.
— Нет, Трои. Положительно, ты даже меня можешь вывести из состояния душевного равновесия, — рявкнул посол. — Ты так ничего и не выучил? Опять думал Бог знает о чем, еще и перекладываешь вину на Виссигера!
Трои ждал продолжения разразившейся грозы, но Шовелен внезапно успокоился и сказал:
— Хорошо. Может, ты и прав. Может, тебе действительно следует увидеть все своими глазами. Иногда это помогает лучше, чем несколько лет корпения над книгами, — и, заметив, как заискрились радостью глаза племянника, поспешил добавить: — Но только иногда, то есть в очень редких случаях. Поэтому ты немедленно продолжишь свои занятия с Виссигером. НЕМЕДЛЕННО.
И когда сразу затосковавший Трои обреченно двинулся по направлению к каюте своего учителя, посол потребовал себе на верхнюю палубу кресло, прохладительного и доску с игрой морогоро. Игру эту он ценил превыше всех прочих забав, считая, что она укрепляет и развивает ум, наблюдательность, воображение и скорость реакции. Игра морогоро существовала в двух вариантах: в первом — на доске, покрытой причудливо сплетенными синими и бирюзовыми полосами, разыгрывались морские баталии; а во втором — сражения были сухопутными. Каждый вариант предусматривал свои правила и маленькие хитрости. Граф Шовелен гордился тем, что в этой игре у него было мало соперников. Переставляя тяжелые причудливые фигурки, он представлял себе конкретных лиц — персонажей той истории, которая разворачивалась перед ним на протяжении всей его жизни. Некоторые из них были настолько сильны, что их следовало опасаться, если они становились твоими врагами, — или на них можно было положиться, если они играли на твоем поле. Другие почти ничего из себя не представляли, но часто, слишком часто — и в жизни, и в игре — посол наблюдал, как эти мелкие, незначительные фигурки уничтожают превосходящего противника, заманивая в ловушки, расставляя капканы, окружая сетью обмана. И когда враг начинал видеть то, что ему внушали, он проигрывал.