Двойной капкан
Шрифт:
— Да, он запросил шесть миллионов, — подтвердил Блюмберг. — Не считая расходов на подготовку теракта. А они могут составить очень внушительную сумму. Но сделка все-таки состоится, — продолжал он. — Рузаев найдет спонсоров. Вернемся к вашему плану. Мне видится он таким. Вы дали возможность Пилигриму получить у Рузаева заказ на взрыв Северной АЭС, затем позволите ему предпринять определенные действия, которые в Уголовном кодексе характеризуются как подготовка преступления, задокументируете их, а когда у вас в руках накопится весомый обвинительный материал, арестуете Пилигрима. Естественно, имея на руках неопровержимые доказательства соучастия Рузаева
Таким образом проблема Пилигрима и Рузаева будет разрешена. У меня только один вопрос. Вы уже начали реализацию своего плана? Да оставьте вы этот чертов «Космос», курите нормальные сигареты!
Блюмберг бросил на стоявший между шезлонгами низкий стол пачку «Кэмела».
— Это непатриотично, — возразил Голубков. — Президент призвал россиян оказывать поддержку отечественным производителям. Что я и делаю. Я не могу ответить на ваш вопрос. Я не уполномочен обсуждать с кем бы то ни было наши планы.
— Я спрошу по-другому. Не кажется ли вам, полковник, что вы лечите периферийные метастазы, вместо того чтобы оперировать саму раковую опухоль?
— Вы можете предложить более радикальное средство?
— Да. Я отдаю должное вашему плану. Он в высшей степени профессионален. И даже не лишен остроумия. Но это лишь часть программы, которую намерен предложить я.
Понимаю, что принять ее или отвергнуть — это не в вашей компетенции.
Окончательное решение будете принимать не вы, а правительственные чиновники высшего ранга. Чиновники, — повторил Блюмберг. — И это вызывает наибольшие мои опасения. Но… Не попробуешь — не узнаешь. Я сказал, что с планом в полном объеме знакомы только три человека. Вы будете четвертым. Потому что реализовывать его вам. У всех остальных функции вспомогательные.
— Я слушаю вас очень внимательно.
— Суть в следующем… …Вечером того же дня полковник Голубков вылетел в Москву на «Боинге» компании «Эр Франс», едва успев заскочить в «Фараон-отель» за своей сумкой и объяснить соседу-пекарю, что сбылись его самые худшие предположения. Слова «налоговая полиция» на российских бизнесменов действуют, как «сезам», открывая путь к мгновенному и сочувственному взаимопониманию.
Билеты были только в первый класс. Голубков выскреб из карманов все свои доллары и динары, моля Бога лишь о том, чтобы хватило. Хватило. И даже осталась мелочь на короткий звонок в Москву. О том, как он будет отчитываться в бухгалтерии за этот никакими статьями не предусмотренный перерасход, Голубков не думал. Бывают случаи, когда интересы бухгалтерии отступают на второй план. Редко, но бывают.
Сейчас и был как раз такой случай.
III
В эпоху развитого социализма, или, как все чаще стали говорить — при коммунизме этой проблемы не существовало вообще. Она возникла, когда горбачевская «гласность», пройдя феерически быстрый путь, соразмерный лишь со скоростью обесценивания советского «рваного» рубля, превратилась если не в свободу слова, то по крайней мере в свободу выражения слов. Всяко-разных, в том числе и таких, какие — по определению Даля — выражают "особое состояние души, а академическими лингвистами характеризуются
Книгоиздатели вышли из положения просто: кто прямо лепил мат открытым (авторским, разумеется) текстом, а те, кто посовестливее, заменяли его многоточиями, вынуждая пытливого читателя высчитывать количество точек и перебирать в памяти весь с детства известный лексикон, отчего чтение превращалось в своеобразный кроссворд.
В самом трудном положении оказалось телевидение. С одной стороны, оно претендовало — и не без оснований — на роль наиболее оперативного выразителя народного гласа, а с другой — этот глас был не всегда и не вполне нормативен, хоть и правдиво отражал то самое «особое состояние души», в каком находился народ.
Доподлинно не известно, у кого в голове родилась счастливая мысль заменять в событийных телерепортажах и уличных интервью ненормативную лексику сигналом «пик-пик», но идея сразу была принята «на ура» и обрела самое широкое распространение во всех электронных СМИ. Все были довольны: и самые ревностные блюстители нравственности и чистоты русского языка, и самые яростные поборники неприкрашенной правды жизни. Что же до телезрителей и радиослушателей, то им тоже не на что было пожаловаться. Кто как хотел понимать эти «пик-пик», тот так и понимал и имел все основания считать свое понимание единственно правильным.
Если бы реплики начальника Управления по планированию специальных мероприятий генерал-лейтенанта Александра Николаевича Нифонтова, которые он подавал по ходу доклада полковника Голубкова о результатах каирского совещания, записывались синхронно для последующей трансляции на телевидении, они состояли бы из сплошных «пик-пик», изредка перемежаемых вполне литературными «Как-как?!», «Что-что?!» и восклицаниями «Твою мать!», просто «Твою мать!». Без «пик».
Когда полковник Голубков закончил доклад, в кабинете начальника УПСМ воцарилась глубокая тишина.
Был третий час ночи. В старинном дворянском особняке, на проходной которого красовалась никому ничего не говорящая вывеска "Аналитический центр «Контур», светились лишь два окна на втором этаже да желтел тусклый дежурный свет в фойе.
В серой «Волге» полковника Голубкова, приткнувшейся во дворике особняка рядом с «Ауди-80» генерал-лейтенанта Нифонтова, на откинутом кресле дремал водитель, проторчавший перед этим почти три часа в Шереметьево-2 в ожидании «Боинга» из Каира, застрявшего где-то на полпути из-за плотного тумана. Шофер «ауди», тоже осоловевший от ожидания, перекуривал и вяло трепался с охранниками в штатском, дежурившими у ворот. Время от времени он поглядывал на окна нифонтовского кабинета в надежде, что вот-вот свет погаснет и можно будет скоренько забросить шефа в Сокольники и самому отправляться домой — в микроволновке его ждал ужин, а в холодильнике потела едва початая бутылка кристалловского «Привета».
Но окна не гасли. Нет, «пик-пик-пик-пик», не гасли. Да о чем же, «пик-пик», можно столько п….ть?!
Нифонтов молчал. Молчал и Голубков. Он понимал, что шефу нужно время, чтобы хоть немного освоиться в лавине обрушившейся на него информации.
— Твою мать! — произнес наконец начальник УПСМ, как бы подводя предварительный итог своим напряженным раздумьям. — Красиво, черт! Лихо, ничего не скажу. Как же мы с тобой, Константин Дмитриевич, до этого не додумались?
— Мы и не могли додуматься. А если бы даже додумались — толку? Блюмберг прав: это можно сделать только всем вместе.