Двойной удар по невинности
Шрифт:
– И тебе доброе утро, Клаус.
– Повторяю, где ты был вчера вечером?
– Это допрос?
Дитрих увернулся от ответа, а в моей груди поднималась тугая волна гнева. Просто я вспомнил, в каком виде была русская поганка. В весьма растрепанном и помятом, а еще она закусила, и так обкусанные губы, при виде меня.
– У тебя с ней что-то было?
Его пауза. И облегченный выдох с моей стороны. Если Дит молчит, значит, похвастать нечем.
– Было, – все же отвечает он, но я ему уже не верю. – Она потрясающе целуется, не носит белья и у нее великолепная задница.
– Настолько в восторге, что собирается сбежать в Россию? – легко парировал я.
– Что? – кажется, брат был удивлен такому повороту событий.
– Что слышал. А теперь быстро собирайся, где бы ты ни был, и езжай по адресу, который я скину сообщением. Мне только что звонила фрау Хильда и сообщила, что из-за твоей вчерашней выходки Лена собирается уехать.
– Да не было у нас ничего! – мгновенно сознался брат.
– Вот фрау Хильде это и расскажешь!
Нажал на кнопку отбоя и откинул трубку на соседнее сидение. Несколько долгих мгновений массировал пальцами внезапно заболевшие виски, приводя свое далекое от покоя состояние в привычное и стабильное русло, одновременно с этим анализируя ситуацию.
Дитрих выдал себя за меня, куда-то отвез Елену, где однозначно напоил, что было вполне в его духе. Он явно умудрился ее облапать и даже поцеловать. В этом я был уверен, братец не врал.
А значит, на один пункт он меня уже опередил.
Но вот секса между этими двумя точно не было. И это определенно плюс, играющий мне на пользу.
Что-то мне подсказывает, что стоит Елене увидеть сегодня Дитриха и осознать, как он ее вчера обманул, и братцу очень долго не будет светить ничего путного. Мне, впрочем, тоже.
Интуиция била в набат, заявляя, что с русской иррациональной поганкой наш точный и немецкий расчет даст сбой по всем пунктам.
И все же я взял себя в руки. Разум холоден и прозрачен, я спокоен, а значит, можно ехать.
Вдавил педаль в пол и направился в сторону дома баронессы Лихтенштайн.
***
/Елена/
Бабушка не спешила возвращаться, и я уже начала подозревать ее в том, что она заколачивает двери и окна по дому, лишь бы не отпускать. Смешно, и в то же время подозрительно. Ну куда она могла деться? Когда дверь открылась, я уже порядком себя накрутила. На пороге показался дворецкий. Без моих вещей.
– Фройляйн Хелена, – позвал меня он, – фрау Хильда попросила меня занять вас. Она решает какие-то вопросы с вашим отъездом и, чтобы вы не скучали, велела отвести вас в столовую. Время обеда.
Я хотела сказать, что это совсем некстати и вообще мне пора, но в тот момент поняла, что действительно ничего не ела со вчерашнего вечера. Безропотно согласившись, пошла за дворецким, заодно напоминая:
– Мне уезжать скоро, так что быстро перекушу и в путь.
– Фрау сейчас подойдет, – невпопад ответил мужчина, пропуская меня вперед, в помещение, размерами чуть превышающую мою квартирку в Москве. Я осмотрелась.
«П»-образная планировка, большая рабочая поверхность, вместительные системы
– Мило, – пробормотала я, останавливаясь у холодильника.
– Фрау Хильда последние годы живет очень уединенно, распустив почти всех слуг, – заговорил дворецкий, ненавязчиво указывая мне на один из стульев. – По ее решению столовая и кухня были объединены. Сейчас придет горничная, накроет на стол и подогреет хозяйке молока. Бедняжка плохо себя чувствует.
– Я и сама могу все сделать, – проговорила с раздражением. Еще не хватало, чтобы меня обслуживали или, тем более, ставили в укор плохое самочувствие упрямой старушки. Нет уж, я хочу домой и на этот шантаж не поддамся. – Идите, я подогрею фрау молока. И перекушу, пока она приходит в себя. Мне некогда рассиживаться.
– Как вам будет угодно, – с легким поклоном дворецкий удалился, оставляя меня наедине с суперсовременной техникой.
Молоко я нашла быстро, а вот с кастрюлькой вышла заминка – слишком много шкафов вокруг. Как здесь не путается бедная горничная? Или кто там готовит?
– Хелена, – бабуля показалась на пороге столовой, когда я с отчаянием смотрела на идеально ровную стеклянную столешницу с нарисованными горелками и задавалась единственным вопросом: “Как. Это. Включать?!” Где, блин, обычные конфорки?
– О, вам уже лучше, – обернувшись, улыбнулась хитрой родственнице.
– Немного, – она вяло пожала плечами. – Дай-ка я помогу тебе. Просто нажми на панель. Вот и все. Ты решила сама погреть мне молока? Это так мило…
Я лишь закатила глаза. Давить на жалость фрау умела, но меня этим не проймешь.
– Что мне можно употребить на обед?
Спустя пять минут мы сели за большой деревянный стол, накрытый льняной скатертью и уставленный несколькими блюдами, подогретыми ранее горничной. Ощущение складывалось такое, будто впереди у нас не трапеза, а, как минимум, переговоры. Бабушка прожигала меня задумчиво-умоляющим взглядом, а я очень старалась есть, глядя лишь на ложку.
– Если ты уедешь, то все положенное тебе наследство отойдет этой распутной девке Софи! – выпалила фрау Хильда, стряхивая со стола несуществующие крошки.
Я на миг подняла взгляд, но промолчала.
– Это последняя спутница моего сына. Та еще… – Бабушка всплеснула руками, так и не подобрав слов для определения образа жизни последней невестки. – Хелена, ты не можешь так со мной поступить.
Я продолжала есть.
– Мы нашли друг друга вовсе не для того, чтобы терять заново. Пойми, я желаю тебе только добра. От нашего общения ты только выиграешь, клянусь.
Тишина.
– Хелена?
Я покачала головой.
В конце-концов, старушка поднялась, чтобы открыть окно, потому что ей стало “нечем дышать” и “хотелось на воздух, ибо тоска разъедала душу”. Прямо поэтесса.