Двухколесное счастье
Шрифт:
Со временем восприятие исповеди у меня изменилось. Я начал замечать, как преображаются люди, которые попросив у Бога прощения за свои грехи, отходят от меня. Их лица светлы, глаза полны детской благодарности, в них горит огонек надежды, что они смогут исправиться и больше не совершать того, в чем раскаялись. И я стал относиться к исповеди, как хирург к операции. Это часть моей работы. Это приносит людям исцеление. Это неотъемлемая составляющая жизни и духовного здоровья. Так, постепенно даже появилась радость от того, что могу таким образом помогать людям. Но толпы людей, ждущих своей очереди на покаяние, всё-таки по-прежнему
Ася подходила одной из последних. Храм к тому времени почти опустел, певчие разошлись по домам, и слышно было только монотонное чтение вечерних молитв кого-то из прихожан, кто не спешил домой и решил вычитать правило на сон грядущим прямо в храме.
– Я не знаю, что говорить, - первая фраза, которую произнесла Ася, подойдя к аналою, где я исповедовал. – Я прочитала маленькую книжку про грехи, но честно – ничего не поняла. Я запомнила только несколько грехов: зависть, гордость, блуд.
– Ты понимаешь, что означают эти грехи? – решаю уточнить, ведь многие даже слов таких не знают.
– Да, конечно. Зависть у меня присутствует к моей подруге Веронике – у неё хорошая семья, богатая, парень, который её любит. Я наверное, немного завидую Веронике…
– Прости, Господи! – говорю за неё слова, чтобы она понимала, кому исповедуется на самом деле.
– Гордость у меня тоже есть. Мама всегда говорит, что я слишком гордая, чтобы просить о помощи.
– Гордость проявляется не только в этом, - понимаю, что всего не смогу сейчас рассказать, поэтому, решаю привести самый распространенный пример: - Гордость – это желание быть лучше других или осознание себя таковым. Прости нас, Господи!
– Да, прости меня, Господи! – Ася поняла мой посыл. – А еще я нагрешила блудом и пьянством. Вернее – сначала пьянством, а потом – блудом…
Ася начинает плакать, а меня просто припечатывает этими словами. Я вспоминаю Давида, который мечтал встретить девушку, чистую, порядочную… Он ведь не пьёт совсем! Да и романов у него не припомню…
Молчание затягивается, и Ася начинает рассказывать мне подробности. Мне нужно её перебить, не выслушивая лишнего, но я не делаю этого из-за одной только надежды – вдруг она на самом деле не согрешила тем, что назвала мне. Ну вдруг просто перепутала названия и они не соотносятся с поступками. Такое бывало в моей практике не раз.
Но это оказался, увы, не тот случай.
От услышанного мне тоже хочется пустить слезу. Жалко Асю. Жалко Давида…
И что теперь делать мне, ведь завтра я собирался его проведать?
36.
Давид
Новый день оказался каким-то богатым на посетителей. Нет, из родственников, к счастью, пускали только самых близких, но и на них практически не было времени. Ко мне палату, как на паломничество, стекались всё новые и новые люди в белых халатах. Большинство из них приходили в сопровождении моего лечащего врача. Как я понял, шла активная подготовка к операции. Меня осматривали, ощупывали, возили на всевозможные диагностики, брали анализы и постоянно опрашивали. Я понимал, что такому повышенному вниманию обязан, прежде всего, своему отцу, который наверняка хорошо оплатил приход каждого эскулапа и, конечно же, мою отдельную палату.
Аси
Татевик тоже не пришла, чему я очень сильно обрадовался. Мама со скорбным лицом с самого утра принесла хорошую весть, что у девушки сегодня срочная командировка на весь день, и ждать её прихода нужно только завтра.
А вечером ко мне пришел мой друг Тихон вместе со своей женой.
– О, отец! – приветствую его радостным восклицанием и тяну свободную руку для приветствия. Прозвище «отец» мы с друзьями стали использовать, когда Тихон стал священником – называть батюшку (даже если знаешь его с детства) по имени совсем несолидно, поэтому мы сократили «отец Тихон» до просто «отца».
– Здорово, болящий, - подкалывает меня всегда веселый друг и, осенив крестом, приобнимает, насколько это возможно в моём положении.
– Привет, Давид, - Даша тоже подходит и быстро целует в щеку. – Ты чего это тут так долго залежался?! Второе воскресенье подряд апостол Зинаида читает – народ уже возмущаться начал, – она, как всегда, шутит. Поддержка Даши всегда проявляется в таких беззлобных подтруниваниях. Она сама никогда не ноет, и не поощряет это у других.
– Боюсь, придется вам терпеть Зинаиду еще долго, - как ни старался скрыть горечь за улыбкой, но, видимо, не получилось. – Ну или Анатолия всё-таки научить…
– Так, отставить уныние, а то мой муж тебе епитимию сейчас влепит, весь лоб сотрёшь поклоны бить, - улыбаюсь уже без грусти.
– Серьезно, брат, - да, я его «отец» зову, а он меня по старинке «братом», - я тебя не узнаю! Ладно, девчонки плачут – им положено, но мы, мужики, должны сильными быть, несмотря ни на что…
– Какие девчонки плачут? – не укрылась от меня соскользнувшая с языка фраза.
– Я в принципе говорю, - у Тихона забегал взгляд – не умеет он врать.
– Ой, да ладно тебе, пап, - вмешивается Даша, обращаясь к мужу, а потом говорит уже мне: - Вчера девушка твоя приходила в храм.
– Даша! – пытается не дать жене говорить друг, но уже поздно – если матушка начала, она всё выдаст.
– Ну что тут такого? – спрашивает у мужа, который пытается что-то ей сказать одними глазами. – Это что секрет какой-то? Да её весь храм видел, как слезами все иконы нам омывала.
– Ася приходила? – у меня не укладывается пока это в голове, но по глазам понимаю, что всё-таки я правильно понял. – Но зачем? Почему она плакала?
Тихон молчит как-то странно, будто хочет что-то сказать, но не по каким-то причинам не делает этого.
– А ты сам не догадываешься, почему? – упирает руки в бока Даша.
– Она на исповеди была, - не даёт мне ответить Тихон
– А ты её выгнал, - снова вклинивается его жена.
– Подождите-подождите, - поднимаю вверх руку, чтобы они притормозили и дали мне хоть немного разобраться в услышанном. – Ася пришла в храм и на исповеди тебе рассказала, что я её выгнал?
– Да ты что! Господи, помилуй, - истово крестится отец Тихон наподобие того, как невоцерковленные люди в таких случаях плюют через плечо или стучат по дереву, - стал бы я кому-то рассказывать то, что на исповеди было! Это она мне в беседе рассказала, а я матушке по секрету, - глядя выразительно на жену сквозь зубы проговаривает Тихон, показывая своё отношение к её несдержанности.