Двуликие. Клетка для наследника
Шрифт:
Остаток занятия прошёл, если можно так выразиться, нормально. Коул молчал, я так же молча создавала щиты, он улучшал, я вновь создавала.
В конце пары Дрейк всех похвалил, раздал задания — нам с эльфом нужно было (слава Дариде, не вместе, а по отдельности) где-то найти и выписать всю классификацию щитовых заклинаний. Услышав это, Родос зыркнул на меня с такой ненавистью, словно хотел удавить собственными руками. А может, и правда хотел — я этого не исключала.
«Придётся опять наведаться в императорскую библиотеку», — сразу подумала я, ощутив
Но. Пусть Норд задаст мне ещё один вопрос. Даже интересно, каким он будет…
Встретившись с Миррой и Дин после боевой магии — они, кстати, оказались в одной группе, — услышала множество вопросов по поводу того, с кем я в паре и чем мы занимались, ну и предостережений.
— Коул тот ещё гад, — кивала головой принцесса, присоединившаяся к нам за ужином.
Я только плечами пожала. Гад или не гад, но мне от него никуда не деться. Магистр Дарх выразился ясно и причин не верить ему у меня не было. Так что придётся терпеть.
— А ты с кем в паре, Дин? — перебил Эван поток принцессиных возмущений по поводу поведения Коула. — С кем поставили тренироваться?
Мне это тоже было интересно. Намного интереснее эльфа-однокурсника.
— С Вэем Эльреном.
Имя было знакомым, и я нахмурилась.
— Это он швырял заклинанием в ректора на первом занятии, — напомнила мне Мирра.
— Ага, — кивнула Дин. — Он сильный. Немного зазнайка, но в целом ничего.
— Ты ему понравилась, — хихикнула принцесса. — У Эвана появился конкурент!
Третьекурсник слегка смутился, Мирра насупилась, а Дин устало пробормотала:
— Я всем нравлюсь, но это ничего не значит. А тебе как твой партнер, Мир?
Рыжая сунула в рот лист салата, смачно захрустела им — у меня даже слюнки потекли.
— Мэтт Рожер? Слабенький.
— Как и все целители, — кивнула Данита. Она иногда бывала бестактной. — Извини, Шайна. Просто… сама понимаешь…
— Понимаю. И не обижаюсь.
Вечером, когда мы собирались ложиться спать и Дин ушла в душ, я тихо спросила у Мирры:
— А что, этот Вэй… реально конкурент для Эвана?
«И для тебя», — подумала я, но вслух ничего не сказала.
— Нет, — рыжая покачала головой. — Знаешь, мне показалось, Нита просто немного завидует. Она всё-таки принцесса, а внимание все обращают в первую очередь не на неё, а на Дин.
— Так это из-за эмпатии. Дин же говорила.
— Говорила. Но я не уверена. Нет, конечно, влияние есть… но мне кажется, Рональдин преувеличивает его значение. Она просто милая, обаятельная, светлая, чистая…
— Стоп-стоп, — я замахала руками и рассмеялась, — я поняла. Дин самая-самая. Кхаррт, я ей даже завидую… В меня бы кто так влюбился!
Я пошутила, но Мирре, кажется, смешно не было. Она поглядела на меня очень серьёзно, нахмурилась и спросила:
— А куда ты ходила ночью?
Веселье как рукой сняло.
— Да так… по делам.
— Осторожнее, Шани. Если застукают, достанется. Хотя специально коридоры никто не патрулирует…
— Да, кстати, надо будет спросить у Дин, почему…
— Это я тебе и без неё скажу, — вздохнула рыжая. —
— Но можно же натворить дел, и не применяя магию…
— Например?
— Например, стены краской расписать. Или по голове кого-нибудь палкой ударить…
В тот вечер мы с Миррой просто посмеялись. Тогда мы даже не представляли, насколько пророческими в скором времени окажутся мои слова…
Дрейк Дарх
Он любил утро. И удивительное ощущение безмятежности и покоя, которое охватывало его при пробуждении. Это ощущение длилось всего несколько секунд, но оно всё же было…
Но больше всего Дрейк любил смотреть на женщину, что лежала рядом с ним каждый день последние два года. Когда-то очень давно, когда она ещё звалась другим именем, он дал ей прозвище «Эмил» — «свет» по-эльфийски. С тех пор прошло много лет, но одно оставалось неизменным — это прозвище.
И их дружба.
Дрейк приподнялся на локтях и посмотрел на спящую Эмирин. Её волосы золотило утреннее солнце, ресницы чуть дрожали, и губы были похожи на лепестки цветков. Приоткрытые и чуть влажные… сладкие…
Он на секунду закрыл глаза, избавляясь от пронзившего тело желания обладать, вздохнул, выравнивание дыхание. Не сейчас, нет. Пусть поспит. Пусть хотя бы сон принадлежит только ей одной.
Белая шея, ключицы, два холмика груди. Одна грудь была закрыта уголком одеяла, а вторая обнажена, и Дрейк ожег взглядом розовый бутон соска. Сколько раз за эти два года он сжимал его пальцами — до её боли, до слёз в глазах? Кусал — до струек горячей солёной крови, и стонал от наслаждения, пока Эмирин, морщась, терпела это?
Дрейк ненавидел себя. Он никогда не насиловал женщин… до Эмирин. Кхарртово проклятье! Смертельная одержимость проявлялась не только в желании обладания, но и в потребности бить, сжимать, кусать… мучить. И когда она лежала под ним — со слезами в глазах и на щеках, с прокушенными сосками и синяками на бёдрах — на Дрейка накатывали особенно сладкие оргазмы. И как же было мерзко после.
Почему Эмирин не ненавидела его так же, как он ненавидел себя? Он видел, с каким выражением на лице она смывала кровь с тела — морщась, когда прикасалась к особенно истерзанным местам, — но стоило ей поднять голову и посмотреть на Дрейка, как на её губах появлялась ласковая ободряющая улыбка. Она словно говорила: «Ничего страшного, видишь? Я в порядке». Хотя этот «порядок» заключался только в том, что она ещё была жива.