Двуликий бог. Книга 2
Шрифт:
Асгард впал в смятение, а Гулльвейг вольно разгуливала по нему с жестокой надменной ухмылкой на губах, переходя из одного чертога в другой, хотя нигде не была она желанной гостьей. Однако если Один-Всеотец не сумел воспротивиться ей, то его дочери и сыны не смели тем более. Скорбь и холод опустились на крепость асов. Казалось, солнце больше не грело, а северные ветра прилетали из Йотунхейма и Нифльхейма всё чаще. Начали увядать цветы, покинули город птицы. Больше не раздавались дивные мелодии и чудесная музыка: Браги и его последователи поникли, отчаялись, забросили струны. Вечно молодая прекрасная Идунн лишилась воли от страха и одолевавших её злых мыслей,
Исчезновение Идунн ещё сильнее ослабило нас: некому больше было собирать её чудодейственные золотые яблоки, волшебный сад начал медленно погибать, и асы ощутили смердящее дыхание старости. Силы, молодость и красота стали покидать нас, а в сердца, отравленные явлением Гулльвейг, закрадывался жуткий неуправляемый страх. Оттого-то обитатели Асгарда сделались раздражительными, непримиримыми, злыми и агрессивными. Стало неспокойно ходить одной, чего я не помнила с самых ранних своих лет. Ненависть к проклятой колдунье росла с каждым днём, но не находила выхода, губя лучшее, что оставалось в нас. Медлить дальше оказалось невозможно, и тогда Один и Фрейр спустились по Биврёсту и отправились на поиски доброй богини юности.
Я боялась встречи с ведьмой-великаншей, рождавшей мои самые жуткие кошмары, а потому не покидала золотого чертога. Однако и внутри него уже давно не господствовал покой. Слуги бродили потерянные и злые, всё чаще вспыхивали ссоры, иногда доходило до драки. Они ещё слушались Рагну и меня, но начинали огрызаться, ощущая свою безнаказанность. Дело принимало скверный оборот. Осознавая, что уныние и беспомощность вот-вот поглотят меня, я решила действовать. И начала с того, что вошла в покои повелителя, отринув страх. Долгое время я не видела Локи таким. Какое-то злое потаённое безумие улавливалось в его в глазах. Он не знал покоя, метался из стороны в сторону, словно раненый зверь, и точно так же не подпускал к себе. Я испытала боль, увидев его таким. Казалось, самый хитроумный и ловкий среди богов терял рассудок.
Лукавый ас не желал говорить со мной, даже не слышал. Словно одержимый, он всё твердил про какую-то руну власти, про перстень, который должен ему принадлежать. Мне показалось, что кольцо, овладевшее его мыслями, уже упоминалось однажды, возможно, я видела его своими глазами, но когда, где?.. Всё было как во сне. И тогда я вспомнила то странное пророческое видение, которое уже успело выветриться из моей памяти. Вспомнила проклятое сокровище и кольцо власти, которое шепчет и зовёт, притягивает, стремится подчинить. Вспомнила безумие и наваждение, которое теперь угадывала в тёмных глазах супруга. Недолго думая, я схватила мужа за плечи, задержала на одном месте и что было силы тряхнула его.
— Локи! Очнись же, наконец! — воскликнула я, стараясь уловить его рассеянный взгляд, однако околдованный ас смотрел сквозь меня. — Ты слышишь меня?! Ты, такой свободолюбивый, позволил подчинить себя?.. — не дождавшись ответа, я сжала губы и замахнулась. Звон пощёчины эхом разлился у меня в ушах, а раскрытая ладонь вмиг стала горячей. Двуликий бог вздрогнул, заморгал, словно очнулся от долгого сна. Он даже не разозлился, только обратил на меня уже более осознанный взор непонимающих глаз. — Локи… Зачем вы привели Гулльвейг в Асгард?.. Что натворили, чтобы она вновь обрела это право? Я заклинаю тебя, объясни мне уже, наконец, что происходит!
— Замолчи… Замолчи! У меня голова раскалывается, — глухо приказал повелитель, потерев кончиками пальцев лоб. Я замерла не в силах вымолвить ни слова, сделала
— Я ничего не понимаю… — похолодев, шёпотом ответила я. Состояние и слова мужчины только ещё сильнее смешали мои мысли, зародили больше вопросов, нежели дали ответов. — Что за сокровище, что за Рейнские девы? Что за проклятие?..
— Возвращайся к себе, Сигюн, — повелел Локи, и глаза его обжигали холодностью льда. Я раскрыла губы, но спорить не решилась — было нечто такое в его властном тоне, что мурашки побежали по коже. Я утешила себя тем, что, по крайней мере, к богу огня вернулись сознание, былое хладнокровие и решительность. А значит, он не сдастся без боя, что бы ни произошло. — Уже ничего не исправить. Иди в свои покои. Ну!..
— Позволь мне спросить ещё раз, прежде чем мы расстанемся, — склонив голову, попросила я. Резкий взгляд мужа прошёлся по моему лицу, точно лезвие клинка, оставив только боль и страх. И всё же он ждал моего вопроса. — Что за кольцо с руной власти? Почему оно вызывает такую одержимость?..
— Ступай, — рассвирепев, бог обмана схватил меня за плечо и, сдавив его до боли, выставил меня прочь. Всё произошло так быстро и бесцеремонно, что я не успела воспротивиться, а пришла в себя, только когда двери захлопнулись за моей спиной. Рука горела и пульсировала, на коже остались зловещие розоватые следы. Я поняла, что не на шутку разозлила властного господина и ещё легко отделалась. И вопреки всему, я ослушалась его приказа. Я не могла сидеть в своих покоях и бездействовать, когда над моей родиной нависли тёмные тучи, когда крепость асов, казалось, готова была рухнуть в один момент из-за какой-то гримтурсенки.
Борясь с бессознательным страхом, рвущимся изнутри, я покинула пламенный чертог, постаравшись выскользнуть незамеченной. Теперь я понимаю, до чего же это было опрометчивое решение с моей стороны, однако тогда я не задумывалась о своей безопасности. Меня вело наитие, на которое я привыкла полагаться, и жажда докопаться до истины, понять, наконец, что же происходит с моим любимым асом и родным краем. Думаю, моя воля и мои решения ничего не сумели бы изменить. Наша встреча была предначертана судьбой. И вскоре она произошла. Гулльвейг стояла на широкой крепостной стене на окраине Асгарда, и ветер рвал и трепал её спутанные седые волосы. Я поднималась к ней, и с каждым новым шагом сердце стучало всё чаще. Колдунья не смотрела в мою сторону, взгляд её устремлялся вдаль, на горы, леса, просторы других миров, но я знала, что она видит и ждёт меня. Страх сдавил горло, сжал рёбра, вырвав из груди живительный воздух. Я ощущала, как кровь оттекла от моего лица, как похолодели кончики пальцев, однако лишь выпрямила спину, привычным гордым движением развела тонкие плечи, приподняла подбородок, но устремить на неё прямой взгляд не решалась.
— Ты очень смелая маленькая богиня, — во вкрадчивом приглушённом голосе Гулльвейг не слышалось ни насмешки, ни восхищения — только спокойствие, холодная сдержанность. Она так и не обратила ко мне лица, стояла боком, давая возможность рассмотреть её профиль, когда-то, должно быть, красивый, а теперь искажённый старостью. Эту Гулльвейг действительно можно было назвать старухой: из-за сгорбленной спины она казалась меньше своего роста, тощая, тонкая, сморщенная. И всё же необъяснимая сила исходила от неё — сила жуткая, первозданная и чуждая.