Двуликий бог. Книга 2
Шрифт:
Я черпала силы в любви и заботе Локи, не отходившего от меня ни на шаг. Он проводил со мной много времени, излечивал от удушливого жара, иногда кормил, как избалованного маленького ребёнка, засыпал вместе со мной, обнимая и убаюкивая желанными звуками приглушённого глубокого голоса. И, несмотря на отвратительное самочувствие, первую треть отведённого мне срока, я прожила в блаженном неведении и относительном благополучии. Но однажды я проснулась посреди ночи, разбуженная то ли дурным сном, то ли тревожным наитием. Потрескивали поленья в камине, кое-где ещё трепетали свечи, не догорев до конца. Мужа в кровати не оказалось, хотя я точно помнила, как засыпала в его объятиях. Всё тело затекло, поясницу
Я распахнула двери на веранду, подставила лицо ворвавшемуся в покои прохладному ночному воздуху, вдохнула полной грудью, упиваясь его свежестью. Ночь стояла тёмная, Мани укрылся облаками, точно покрывалом, а проступавших кое-где искорок звёзд не хватало, чтобы осветить иссиня-чёрный небосклон. Прислонившись к проёму, ведущему на веранду, я любовалась величественным куполом небес, следила за медленными плавными передвижениями дымки облаков, ожидая возвращения пламенного аса. Я ничуть не сомневалась, что спустя несколько мгновений увижу его, однако со временем моя уверенность начала таять подобно сияющим огонькам, поглощённым сомкнувшимися объятиями мрака. В конце концов, тревожность достигла своего пика, и я ощутила мучительную сосущую пустоту внутри.
Не в силах больше выдерживать неизвестность и терзаться сомнениями, я накинула верхние одежды на тонкое, как паутинка, ночное платье и покинула опочивальню. Стражники, приставленные к дверям, дремали на своём посту, и я тихонько проскользнула мимо них, не желая сопровождения. Несмотря на происходившие во мне перемены и общую слабость, я так и не сумела привыкнуть к извечному хвосту из служанок и защитников. К тому же, той ночью я захотела оставить покои незамеченной. В чертоге было пустынно и темно, лишь кое-где ещё теплились факелы у стен. Подобрав складки длинного наряда, я медленным осторожным шагом поднялась по лестнице к покоям повелителя. Стража у его дверей была распущена, что показалось мне невероятно странным. Одна из створок осталась приоткрытой, и через образовавшуюся широкую щель пробивались отсветы огня в камине и какие-то странные звуки.
Неслышной поступью я приблизилась к покоям бога обмана и прислушалась, затаив дыхание. Сердце пропустило удар. Я постаралась убедить себя, что это ужасная ошибка. Что всё это — не более чем нелепое недоразумение, игра моего воспалённого воображения. Видит провидение, я очень старалась, но… Горло сдавило судорогой так, что я не смогла вздохнуть. В уголках глаз защипали зарождающиеся слёзы. О милостивый Один, как, как я могла себе объяснить эти жалобные и в то же время волнующие девичьи стоны, этот красноречивый скрип дерева, рождённый сильными ритмичными движениями, этот сладострастный сдавленный вздох, такой мне знакомый?.. Середину живота под грудью пронзила острая боль, и я стиснула зубы, чтобы не закричать, не выдать себя. Согнулась, сломленная страшной мелодией подлого предательства, сжала дрожащими пальцами округлившийся живот, склонила голову…
По щекам текли горькие слёзы, губы кривились и дрожали сильнее даже, чем руки. Я всё ещё не могла поверить, что происходящее — правда. Этого не могло быть. Не вполне осознавая, что я делаю, я шагнула к дверям и заглянула в покои любимого мной мужчины. Я должна была увидеть это своими глазами, иначе просто не смогла бы принять, придумала бы сотни отговорок и оправданий. Сердце билось, словно безумное, разрывая грудь, мечась, отрицая, однако разум велел мне поднять ресницы и взглянуть правде в глаза. Она стояла на четвереньках, уже не девочка, но, тем не менее, очень молоденькая, тоненькая, хрупкая. Неумелая — я угадывала это по её скованным движениям, по растерянному и смущённому выражению приятного лица, отчасти скрытого прямыми золотисто-русыми
Локи был, как всегда, раскован и непростительно хорош собой. Его крепкое мускулистое тело блестело капельками пота, и я осознала, что явилась в самый разгар жаркого действа. Он владел девчонкой со спины, стоя на коленях и обхватив широкими ладонями тоненькую талию, которую, казалось, мог бы переломить одним движением, если бы того пожелал. Однако желал он совсем другого: я видела это по замутнённому взгляду, по приоткрытым губам, край которых иногда очерчивал влажный кончик языка, по подрагивающим кончикам пальцев, по глубокому хриплому дыханию. Я узнавала все эти признаки, которыми в прошлом владела я одна. И, гром меня порази, это было больно. Невыносимо больно было наблюдать за тем, как он увлечён, с каким самозабвением имеет её, пока я… Я…
Поперхнувшись слезами, я прильнула спиной к створке двери не в силах больше выносить откровенного зрелища. Несомненно, оно оказалось бы очень волнующим, если бы не являлось для меня столь мучительным. Закрыв губы и нос ладонями, я беззвучно рыдала, поражённая в самое сердце. Обида и оскорблённая гордость поглотили меня без остатка, и я не заметила, что жалобные стоны девушки вовсе не несут отголоска удовольствия, что она плачет, затем сдавленно кричит. Её использовали самым жестоким образом, даже не преследуя цели хоть сколько-нибудь осчастливить её. Впрочем, какое мне было дело? Она заслужила такую судьбу, раз посмела войти ночью в покои повелителя при беременной-то госпоже! Меня волновал совсем другой вопрос: заслужила ли я подобную судьбу?..
Ноги не подчинялись мне, нестерпимая боль вслед за сердцем пронзила низ живота, и я вынуждена была сползти по двери, оказавшись на холодном полу, прижав к себе колени в судорожном порыве, спрятав в них бледное заплаканное лицо. Я совершенно обессилела и не могла подняться, только сидела и слушала, как мужчина, которого я любила больше жизни, предаёт меня, ещё и растягивая удовольствие. Каждый её стон, каждый его вздох, раскалённой иглой вонзались в сердце. Я почти не могла дышать, а слёзы только злее жгли глаза, забивали нос и горло. Я ненавидела себя. Ненавидела его ребёнка, которого носила. Но его возненавидеть не могла. И от этого становилось только страшнее и больнее во много раз.
Нет, я не могла возненавидеть Локи, и чем сильнее я его любила, тем безжалостнее разрывалась душа. В моей воспалённой голове умещалось столько самых разных мыслей и чувств: и унижение наряду с растоптанной гордостью, и обида вместе с непониманием и нездоровым чувством вины, бессильная ярость и слепая ненависть, сомнения, страх, всепоглощающее отчаяние. Мне всегда казалось, что второй раз чего-то похожего не произойдёт, а если и случится, то уже не будет так больно. Казалось, я ожесточилась, сердце огрубело. Но нет, увы, нет. Как и тогда, впервые, я немного умерла. Чуть-чуть, самую малость, ведь я всё видела, всё чувствовала и всё понимала. Так же сжимались в жестокую усмешку губы. Так же рождалась из глубин груди лживая маска притворной холодности и безразличия.
Только теперь я стала слабее, не могла даже удержаться на ногах. И слёз сдержать уже не могла. Разве что не скулила, как побитый пёс. Зато чувствовала себя примерно так же. Ногти судорожно впивались с кожу, однако телесные страдания ничуть не отрезвляли, напротив, только усугубляли душевные. Задохнувшись, я была вынуждена откинуть голову назад, чтобы не закашляться, открыть лицо. Мысли метались. Как же он мог так поступить со мной? Как мог забыть и отвергнуть всё, что между нами было? Всё, чем я пожертвовала, что пережила ради него?..